Мальчики да девочки

– Глупышка ты, Хитровна, – махнул рукой Леничка. – Я ненавижу оружие. Человек, стреляя, верит, что убийство решает вопрос. Ему люди представляются фигурами на шахматной доске – кто пешкой, кто ферзем, кто королевой, но все неживые, а единственный живой – это он сам.

– Человек идеи? – понятливо сказала Лиля. – Человек идеи – это тот, у кого можно найти пистолет в потайном ящике, да?

– В кольте два патрона... – задумчиво сказал Леничка. – Отец не смог убить. Но кого он ХОТЕЛ убить? Беллу и ее любовника, Беллу и себя?

– Нам никогда не узнать, – вздохнула Лиля. Как все же странно и страшно, когда человек говорит о матери как о чужой женщине...

Леничка выглядел совершенно ошеломленным, и она заговорила с ним, как с ребенком, тихо и ласково:

– Давай положим этот пистолетик назад, хорошо? Можно я сама положу, я очень люблю открывать и закрывать потайные ящики...

– Убери свои шаловливые лапки, Хитровна, маленьким девочкам нельзя трогать пистолетики, – Леничка аккуратно завернул кольт в белую тряпицу и убрал на место.

– А твою книжку мы положим вот здесь, на виду. Илья Маркович приедет и сразу же обрадуется... – Лиля пристроила на бюро тонкую серую книжку «Леонид Белоцерковский. Стихи. 1921 г. Издательство „Картонный домик“« и принялась сосредоточенно, чуть ли не высунув язык от старания, нажимать на все штифты по очереди, пока наконец не закрыла потайной ящик.

– Какая ты очаровательная, Хитровна, когда чем-то увлечена... – улыбнулся Леничка. – Ты из шепота слов родилась, в вечереющий сад забралась и осыпала вишневый цвет...[25]

– Вот ты говоришь, мы с ним всего два раза встречались, – томно произнесла Лиля. – Но, во-первых, не два, а три, а во-вторых, одна встреча может быть как вся жизнь, и радость будет...

Леничка сделал вид, будто зажимает ей рот платком, и забормотал:

– И всем казалось, что радость будет, что в тихой заводи все корабли, что на чужбине усталые люди светлую жизнь себе обрели. И голос был сладок, и луч был тонок, и только высоко, у Царских врат, причастный тайнам, плакал ребенок о том, что никто не придет назад[26].

– Я не хочу сейчас стихов, я хочу разговаривать, – капризно поморщилась Лиля. – И что же, что три встречи? С обычным человеком, как наш домашний Ромео, счет идет на обычные встречи, а с НИМ – совсем другой счет...

* * *

...На первый взгляд на Надеждинской все шло по-прежнему. Дина пропадала в школе, Ася служила, Лиля давала уроки и переводила, и вечерами они уходили в Дом искусств. По-прежнему устраивались литературные четверги, в доме все так же мельтешили поэты, читали стихи, пили чай, играли в фанты.

Кроме поэзии появились и другие увлечения – этот дом, полный молодых и очарованных жизнью, как будто пропускал сквозь себя все идеи времени.

Леничка бывал в Публичной библиотеке, читал иностранные журналы, которые хоть и с перебоями, но все еще иногда доходили. Из этого получилась новая мода – тематические вечера про «интересное». Леничка увлеченно рассказывал всем про витамины и вирусы, и это была совсем невиданная вещь, – все давно знали, что можно заболеть «от микробов», то есть от грязных рук, но чтобы микробы летали по воздуху?!

Один шуточный вечер провели под девизом «Спасайся от вирусов»: каждый завязал себе ту часть тела, которую считал наиболее подверженной вирусам, за отсутствием бинтов, просто тряпками. Леничка завязал себе рот, Дина коленку – она часто падала на коленку, а Павел Певцов обмотался тряпками с ног до головы...

Леничка заинтересовался психоанализом, изучил «Введение в психоанализ», уделив особенное внимание главе «Сновидения», и несколько вечеров все провели за толкованием снов.

– Сон – это послание, изложенное метафорическим языком, это язык мозга, а толкование сновидений – это основной путь к познанию бессознательного, – объяснял он.

Леничка пытался погрузить кого-нибудь в гипнотический сон, и здесь самой главной стала Дина, – уставшая, она мгновенно засыпала в кресле, а когда ее расталкивали, с важностью заявляла – видела сон. Дине всегда снились простые вещи, например, зонт или шляпа. Но зонт оказался эротическим символом, и шляпа тоже оказалась эротическим символом. Леничка уверял, что эротические сны – показатель здоровья, но обиженная Дина наотрез отказалась участвовать в эксперименте. Кроме нее никто не мог задремать на глазах у всех, а ночными снами никто не пожелал делиться, так что за неимением снов толкование сновидений быстро сошло на нет.

Из дальнейшего увлечения психоанализом вышла ссора, не такая, как бывала обычно, громкая и веселая, со слезами и взываниями к Фаине, а настоящая, с обидой, такой, что несколько дней не разговаривали.

Леничка пытался выявить подсознательное при помощи метода свободных ассоциаций. Метод заключался в следующем: Леничка называл какое-нибудь слово, а испытуемый должен был ответить любым словом, которое приходило ему в голову, и главное – не задумываться.

– Женщина.

– Мужчина, – отвечала Ася.

– Мать.

– Ребенок, – отвечала Дина.

– Болезнь.

– Доктор, – простодушно отвечал Павел.

– Какие вы примитивные, у вас, кажется, вообще отсутствует подсознание, – злился Леничка. – Давайте еще раз попробуем... Вот вам слово – поэзия.

– Поэзия – любовь, – застенчиво прошептала Ася.

– Учитель.

– Учитель – любовь, – решительно сказала Дина.

– Ну, а теперь... любовь, – быстро произнес Леничка, – любовь.

– Замуж, – хором ответили сестры.

И тут, обрадованный своим научным успехом, Леничка возьми и ляпни:

– Наш эксперимент показывает, что для Аси поэзия, а для Дины работа в школе – типичный случай сублимации. Сублимация – это перевод сексуальной энергии в другие виды деятельности. Подсознательно вы обе стремитесь только к любви и замужеству.

Эксперимент с подсознанием происходил при Павле, и сестры растерялись совершенно одинаково: Ася мучительно покраснела и уткнулась взглядом в Дину, а Дина мучительно покраснела и уткнулась взглядом в Асю.

Леничке пришлось просить прощения, объяснять, что, увлекшись наукой, он нечаянно попал в больное, и от этого вышло еще более неловко...

После этого случая на Надеждинской больше о психоанализе не говорили, как в доме повешенного не говорят о веревке. Но Леничку этот бойкот психоанализу не огорчил – ведь все эти игры с подсознанием были всего лишь светской забавой, а он теперь занимался психоанализом всерьез, изучал Фрейда, и нашел себе в Психоневрологическом институте таких же помешанных на психоанализе единомышленников.

Домашний Ромео, Павел Певцов тоже попытался принести в дом «интересное» – оказывается, где-то в средней России живет чудо-садовник Мичурин, выращивает яблоки на вишнях и вишни на яблоках. Если в вирусах никто не разбирался и поэтому в них можно было поверить, то уж в яблоки на вишне не поверил никто. Вечер, посвященный чудо-садовнику, превратился в хохот, фантазировали, придумывали, что на чем можно выращивать, звучали самые чудовищные предположения – помидоры на сливовом дереве, клубнику на елке... Все веселились, а Павел смущенно оправдывался за то, что имел глупость поверить в такую нелепость.

Павел стал еще ближе к дому, и все это выглядело уже совсем по-семейному. Он никогда не приходил с пустыми руками, приносил то селедку, то коробку спичек, то фунт хлеба. И даже в налаженном хозяйстве