Женщина в белом

– Я здесь не для того, чтобы рассуждать с вами о его семейных делах, – сказал я, – я ничего не знаю о матери сэра Персиваля...

– И так же мало знаете о самом сэре Персивале! – резко перебила она.

– Советую вам не быть слишком уверенной в этом, – возразил я. – Я знаю о нем довольно много, а подозреваю еще больше.

– Что вы подозреваете?

– Я вам скажу, чего я не подозреваю. Я не подозреваю, что он отец Анны.

Она вскочила на ноги и бросилась ко мне, как фурия.

– Как вы смеете говорить со мной об отце Анны? Как вы смеете говорить, кто был ее отцом, а кто не был! – выкрикнула она с исказившимся лицом и прерывающимся от ярости голосом.

– Тайная связь между вами и сэром Персивалем не в этом, – настаивал я. – Тайна, которая омрачает его жизнь, родилась не с рождением вашей дочери и не умерла с ее смертью.

Она отступила на шаг.

– Вон! – сказала она и властно указала на дверь.

– Ни в вашем, ни в его сердце не было и мысли о ребенке, – продолжал я, решив припереть ее к стене и выбить почву из-под ее ног. – Между вами не было никакой любовной связи, когда вы отваживались на тайные свидания с ним. Дело заключалось совсем не в этом, когда ваш муж застал вас вместе в ризнице старой церкви.

При этих словах ее рука упала, гневный румянец, покрывавший ее лицо, мгновенно сменился тусклой бледностью. Я увидел, как что-то молниеносно промелькнуло в ней, я увидел, как эта черствая, непреклонная, бесстрашная женщина содрогнулась от ужаса, несмотря на все свое самообладание, когда я произнес «в ризнице старой церкви»...

С минуту или больше мы стояли, молча глядя друг на друга. Я заговорил первый.

– Вы все еще отказываетесь довериться мне? – спросил я.

Лицо ее оставалось бледным, но голос уже окреп. Она ответила мне с прежним вызывающим хладнокровием.

– Да, отказываюсь, – сказала она.

– Вы по-прежнему хотите, чтоб я ушел?

– Да. Идите – и никогда больше не возвращайтесь.

Я подошел к двери, подождал с минуту и обернулся, чтобы снова взглянуть на нее.

– Может быть, у меня будут неожиданные для вас вести о сэре Персивале, – сказал я, – в таком случае я вернусь.

– Для меня не может быть неожиданных вестей о сэре Персивале, кроме...

Она остановилась, бледное лицо ее потемнело, и бесшумной, крадущейся походкой она вернулась к своему стулу.

– ...кроме вести об его смерти, – сказала она, усаживаясь снова, с еле заметной злобной усмешкой. В глубине ее глаз вспыхнула и тут же погасла ненависть.

Когда я открыл двери, чтобы уйти, она бросила на меня быстрый взгляд. Губы ее раздвинулись в жестокую улыбку – она оглядела меня с головы до ног со странным затаенным интересом, и нетерпеливое ожидание отразилось на мрачном ее лице. Не рассчитывала ли она в глубине своего сердца на мою молодость и силу, на мои оскорбленные чувства и недостаточное самообладание? Не взвешивала ли она в уме, к чему все это приведет, если я и сэр Персиваль когда-нибудь встретимся? Уверенность, что она именно так и думает, заставила меня немедленно уйти. Я даже не смог попрощаться с нею. Мы молча расстались.

Когда я открывал входную дверь, я увидел того же священника, он шел обратно той же дорогой. Я подождал на ступеньках, чтобы дать ему пройти, и обернулся на окна гостиной.

В глубокой тишине сквера миссис Катерик услышала приближающиеся шаги и подскочила к окну, чтобы увидеть священника. Сила страстей, которые я разбудил в ее сердце, не могла ослабить ее отчаянную решимость не выпускать из рук единственного доказательства общественного признания, с таким трудом давшегося ей путем многолетних, неослабевающих стараний. Не прошло и минуты, как мы расстались, но она снова стояла у окна, стояла именно так, чтобы священник увидел ее и поклонился ей вторично. Он приподнял свою шляпу. Я увидел, как черствое, зловещее лицо за окном смягчилось и озарилось удовлетворенной, гордой улыбкой, я увидел, как голова в мрачном черном чепце церемонно поклонилась в ответ. Священник поздоровался с ней на моих глазах в один и тот же день дважды!

IX

Уходя, я чувствовал, что миссис Катерик помогла мне, сама того не желая. Не успел я завернуть за угол, как мое внимание привлек звук захлопнувшейся двери.

Оглянувшись, я увидел невысокого человека в черном костюме на ступенях дома, соседнего с домом миссис Катерик. Человек этот не раздумывал, в каком направлении ему идти. Он быстро направился в мою сторону. Я узнал в нем того «конторского клерка», который опередил меня в Блекуотер-Парке и пытался завязать со мной ссору, когда я спросил его, можно ли осмотреть усадьбу.

Я подождал, предполагая, что он подойдет и заговорит со мной. К моему удивлению, он быстро прошел мимо меня, не говоря ни слова и даже не посмотрев в мою сторону. Это было прямо противоположно тому образу действий, которого я от него ожидал. Из любопытства, вернее из подозрительности, я решил, со своей стороны, не терять его из виду и выяснить, куда он так спешит. Не заботясь о том, видит он меня или нет, я шел за ним. Он ни разу не оглянулся и торопливо шел по улице по направлению к станции.

Поезд должен был вот-вот отойти, два или три запоздавших пассажира толклись у окошка кассы. Я присоединился к ним и отчетливо услышал, как клерк попросил билет до Блекуотер-Парка. Я не ушел с вокзала, пока не убедился, что он действительно уехал в этом направлении.

Для всего, что я видел и слышал, напрашивалось только одно объяснение. Бесспорно, этот человек вышел из дома, примыкавшего к дому, где жила миссис Катерик. Очевидно, по распоряжению сэра Персиваля он снял там комнату в ожидании, что мои расследования приведут меня рано или поздно к миссис Катерик. Он, несомненно, видел мой приход и уход и поспешил с первым же поездом в Блекуотер-Парк, куда, естественно, должен был отправиться сэр Персиваль (очевидно, знавший о предпринятых мною шагах), чтобы быть на месте, если я вернусь в Хемпшир.

Похоже было на то, что не пройдет и нескольких дней, как мы неизбежно встретимся.

К каким бы результатам это ни привело, я решил идти прямо к намеченной цели, не сворачивая с дороги ни для сэра Персиваля, ни для кого другого. Тяжелая ответственность, лежавшая на моих плечах в Лондоне, – ответственность за малейший мой шаг, дабы это не привело к обнаружению убежища Лоры, – не существовала для меня в Хемпшире. Я мог разгуливать по Уэлмингаму в каком угодно направлении – последствия за несоблюдение необходимых предосторожностей падали на одного меня.

Зимний вечер уже спускался над городом, когда я уходил со станции. Не стоило продолжать мои розыски в незнакомом месте после наступления темноты. Я направился в ближайший отель, снял номер и заказал себе обед. Затем я написал Мэриан, что цел и невредим и полон надежд на успех. Уезжая, мы условились, что она будет писать мне в Уэлмингам до востребования (я рассчитывал получить ее первое письмо на следующее утро). Я просил ее написать мне вторично по тому же адресу. Если б мне пришлось уехать и ее письмо пришло в мое отсутствие, я мог оставить на почте распоряжение переслать его мне.

К концу вечера ресторан отеля совсем опустел. Я мог теперь поразмыслить над тем, чего я достиг сегодня, совершенно беспрепятственно, как если б я был у себя дома. Перед сном я внимательно продумал все сказанное мне миссис Катерик во время нашего необыкновенного свидания и проверил те поспешные выводы, к которым пришел в течение дня.

Ризница приходской церкви в Старом Уэлмингаме была исходной точкой, от которой мои мысли начали возвращаться назад, памятуя, что говорила миссис Катерик и как она вела себя при этом.

Когда миссис Клеменс в разговоре со мной впервые упомянула о ризнице приходской церкви, я счел ее самым неподходящим и неожиданным местом из всех, которые сэр Персиваль мог выбрать для любовных свиданий с женой церковного причетника. Под этим впечатлением, а вовсе не по какой-либо другой причине я упомянул о ризнице в разговоре с миссис Катерик. Свидание в церкви было одной из тех мелких подробностей всей этой истории, которые были мне не совсем понятны. Я был готов к тому, что она смутится или рассердится, но совершенно не ожидал, что при упоминании о ризнице она придет в такой ужас.

Я давно связывал тайну сэра Персиваля с сокрытием какого-то серьезного преступления, о котором