мудрецами нельзя, ибо в этом есть глубокое противоречие. Я всегда слышала: воистину мудрые люди – добрые люди, и преступление им ненавистно.
– Дорогая моя леди, – сказал граф, – это великолепные сентенции, и я видал подобные заголовки в школьных учебниках. – Он поднял на ладони одну из своих белых мышек и начал презабавно разговаривать с ней. – Моя хорошенькая атласная мышка-плутишка, – сказал граф, – вот вам урок морали. Воистину мудрая мышь – это воистину добрая мышь. Так и передайте, пожалуйста, вашим подружкам и до конца дней ваших не смейте грызть прутья вашей клетки.
– Можно высмеять все что угодно, – продолжала отважно Лора, – но вам нелегко будет, граф, указать мне пример, когда мудрец стал бы преступником.
Граф пожал своими широченными плечами и улыбнулся Лоре с подкупающей приветливостью.
– Совершенно верно! – сказал он. – Преступление глупца всегда бывает раскрыто. Преступление мудреца остается навсегда нераскрытым. Если бы я мог указать вам пример – значит, преступление совершил не мудрец. Дорогая леди Глайд, ваш английский здравый смысл мне не по плечу. Мне сделали шах и мат на этот раз. Правда, мисс Голкомб?
– Не сдавайтесь, Лора! – насмешливо воскликнул сэр Персиваль, который слушал у порога. – Скажите ему еще, что всякое преступление неизменно бывает раскрыто... Вот вам еще кусочек морали из детского учебника, Фоско. Все преступления неизменно бывают раскрыты. Какая дьявольская чушь!
– Я верю в это, – спокойно сказала Лора.
Сэр Персиваль залился таким злобным и неистовым хохотом, что мы все удивленно оглянулись на него. Больше всех, казалось, удивился граф.
– Я тоже верю в это, – сказала я, приходя Лоре на помощь.
Сэр Персиваль, так безотчетно хохотавший над замечанием своей жены, казалось, рассердился на мои слова. Он яростно ударил по песку своей новой палкой и быстро пошел от нас прочь.
– Бедняга Персиваль! – воскликнул граф Фоско, с улыбкой глядя ему вслед. – Он жертва английского сплина. Но, мои дорогие мисс Голкомб и леди Глайд, вы в самом деле верите, что преступление всегда бывает раскрыто?.. А вы, мой ангел? – обратился он к своей жене, молчавшей все это время. – Вы тоже так считаете?
– Я жду, пока мне объяснят, – отвечала графиня ледяным и укоризненным тоном, предназначенным для Лоры и меня. – Я жду, прежде чем отважусь высказать собственное мнение в присутствии таких высокообразованных джентльменов.
– Вот как, графиня! – заметила я. – Я помню, как когда-то вы боролись за права женщин, а ведь женская свобода мнений была одним из этих прав!
– Мне интересно знать, каково ваше мнение, граф? – продолжала мадам Фоско, невозмутимо крутя пахитоски и не обращая на меня ни малейшего внимания.
Граф задумчиво гладил пухлым мизинцем одну из своих белых мышек и ответил не сразу.
– Просто удивительно, – сказал он, – как легко общество скрывает худшие из своих погрешностей с помощью трескучих, громких фраз. Механизм, созданный для раскрытия преступления, крайне убог и жалок, однако стоит только выдумать крылатое словцо, что все обстоит благополучно, как все готовы слепо этому поверить, все сбиты с толку. Преступление всегда бывает раскрыто, да? И убийство всегда бывает наказано? Моральные сентенции! Спросите следователей, ведущих дознание, так ли это, леди Глайд. Спросите председателей обществ страхования жизни, правда ли это, мисс Голкомб. Почитайте ваши газеты. Среди тех немногих происшествий, которые попадают в газеты, разве нет отдельных случаев, когда убитые найдены, а убийцы не обнаружены? Помножьте преступления, о которых пишут, на те, о которых не пишут, и найденные мертвые тела на ненайденные мертвые тела, – к какому выводу вы придете? А вот к какому: есть глупые убийцы – их ловят, и есть умные убийцы – они неуловимы. Что такое скрытое и раскрытое преступление? Состязание в ловкости между полицией, с одной стороны, и отдельной личностью – с другой. Если преступник – примитивный, грубый дурак, полиция в девяти случаях из десяти выигрывает. Если преступник – хладнокровный, образованный, умный человек, полиция в девяти случаях из десяти проигрывает. Если полиция выиграла состязание, вас об этом широко оповещают. Если нет, вам об этом не сообщают. И вот на этом шатком фундаменте вы строите вашу удобную высоконравственную формулу, что преступление всегда бывает раскрыто. Да! Те преступления, о которых вам известно. А остальные?
– Чертовски правильно – и хорошо сказано! – воскликнул голос у входа в беседку.
Сэр Персиваль обрел свое душевное равновесие и вернулся к нам в то время, как мы слушали графа.
– Возможно, кое-что и правильно. Возможно, и недурно сказано. Но мне непонятно, почему граф Фоско с таким восторгом прославляет победу преступника над обществом и почему вы, сэр Персиваль, так горячо аплодируете ему за это, – заметила я.
– Слышите, Фоско? – спросил сэр Персиваль. – Послушайте моего совета и поскорее соглашайтесь с вашими слушательницами. Скажите им, что Добродетель – превосходная вещь, это им понравится, смею вас уверить.
Граф беззвучно захохотал, трясясь всем телом; две белые мыши, сидевшие на его жилете, стремглав кинулись вниз и, дрожа от ужаса, забились в свою пагоду.
– Наши дамы, мой дорогой Персиваль, расскажут мне про Добродетель, – сказал он. – В этом вопросе авторитетом являются они, а не я. Они знают, что такое Добродетель, а я – нет.
– Вы слышите? – сказал сэр Персиваль. – Ужасно, не правда ли?
– Это правда, – спокойно сказал граф. – Я – гражданин мира, и в свое время мне пришлось встретиться с таким количеством различного рода добродетелей, что к старости я затрудняюсь, какую из них признать за истинную. Здесь, в Англии, добродетельно одно, а там, в Китае, добродетельно совершенно другое. Джон Буль – англичанин, говорит, что его добродетель истинная, а Джон – китаец, уверяет, что истинна его, китайская, добродетель. А я говорю: «да» одному и «нет» другому, но все равно не могу разобраться, прав ли Джон Буль в сапогах или китаец с косичкой... Ах, мышка, милая моя крошка, иди поцелуй меня! А с твоей точки зрения, кто является воистину добродетельным человеком, моя красотка? Тот, кто держит тебя в тепле и кормит досыта. Правильная точка зрения, ибо она, по крайней мере, общедоступна.
– Подождите минутку, граф – вмешалась я. – Согласитесь, что у нас в Англии, во всяком случае, есть одно несомненное достоинство, которого нет в Китае. Китайские императорские власти казнят тысячи невинных людей под малейшим предлогом, мы же в Англии неповинны в массовых казнях, мы не совершаем этого страшного преступления – нам от всего сердца ненавистно безрассудное кровопролитие.
– Правильно, Мэриан! – сказала Лора. – Хорошая мысль, хорошо высказанная.
– Прошу вас, разрешите графу продолжать, – строго сказала мадам Фоско. – Вы поймете, молодые леди, что граф никогда не говорит о чем-либо, не имея на то веских оснований.
– Благодарю вас, ангел мой, – отозвался граф. – Хотите бомбошку? – Он вынул из кармана хорошенькую инкрустированную коробочку, открыл ее и поставил на стол. – Шоколад a la vanille! – воскликнул этот непостижимый человек, весело потряхивая бонбоньерку и отвешивая всем поклоны. – Дань Фоско прелестному обществу добродетельных дам.
– Будьте добры, продолжайте, граф! – сказала его жена, злобно взглянув на меня. – Сделайте мне одолжение, ответьте мисс Голкомб.
– Утверждение мисс Голкомб неоспоримо, – отозвался учтивый итальянец. – Да! Я с ней согласен. Джону Булю ненавистны преступления китайцев. Джон Буль – самый зрячий из старых джентльменов, когда дело касается сучка в глазах у соседей, и самый слепой, когда дело касается бревна в собственном глазу. Он предпочитает не замечать того, что происходит у него под носом. Лучше ли он тех, кого осуждает? Английское общество, мисс Голкомб, столь же часто соучастник преступления, как и враг преступления. Да, да! Ни в одной другой стране преступление не является тем, чем оно является в Англии. Оно служит здесь на пользу обществу столь же часто, как и наносит ему вред. Крупный мошенник содержит целую семью. Чем хуже он, тем сочувственнее вы относитесь к его жене и детям. Беспутный, разнузданный мот, без конца занимающий деньги направо и налево, вытянет у своих друзей больше, чем безупречно честный человек, решившийся попросить взаймы один раз за всю свою жизнь в крайней нужде. В первом случае никто не удивится и все дадут денег, во втором случае все удивятся и вряд ли дадут в долг. Разве тюрьма, в которую заточен в конце своей карьеры преступник, хуже работного дома, где кончает свои дни честный человек? Мистер Благотворитель, желающий облегчить нищету, ищет ее по тюрьмам и помогает преступникам, он не
