– Я психологически связана с братом.
– Что?
– Мой психиатр говорит, что большинство проблем у меня связано с тем, что я из близнецов. Я чувствую свое несовершенство из-за того, что потеряла брата.
– Вы ходите к психиатру?
– Да.
– И он говорит, что вы чувствуете свое несовершенство из-за того, что вам недостает брата?
– Нет. Это я так сказала. Он же говорит, что большинство моих проблем связано с тем, что я из близнецов.
– Каких проблем?
Она пожала плечами.
– Он не сказал.
– А почему вы к нему ходите?
– Алонсо посоветовал.
– Почему?
– Он думает, что я стану лучше как актриса, если вступлю в контакт со своим примитивным подсознанием.
– Это теория Алонсо, не психиатра?
– Да.
– И сколько стоит психиатр?
– Немало.
– И все-таки, сколько?
– Пять долларов в час.
Я как на угли сел: пять долларов за час! Я для нее снизил срою ставку с двенадцати долларов в день до десяти – ради нее, потому что мне было жалко страдающую молодую актрису, пытающуюся устроиться в большом городе, – и за пять дней прочесал все Гувервилли и эту проклятую Северную Кларк-стрит с ее ночлежками, а она платит пять долларов за час какому-то шарлатану с Мичиган-авеню!
Она сказала:
– А почему вы так разъярились из-за этого?
– Из-за чего?
– Что я хожу к психиатру. Почему вы из-за этого так вышли из себя?
– Только потому, что на ночь глядя насмотрелся на тьму-тьмущую небритых лиц, вот и все.
– Не понимаю.
– Люди продают яблоки на перекрестках и Бога благодарят, если заработают доллар в день, а вы пять баксов пускаете на ветер из-за какой-то чепухи.
– Это жестоко.
– Возможно. В конце концов, это ваши пять баксов. Можете делать с ними, что хотите.
Она ничего не ответила, разглядывая свои руки, сложенные на коленях.
– Выступая на радио, вы, похоже, хорошие «бабки» делаете, – добавил я.
– Неплохие, – согласилась она. – И я могу еще попросить денег из дома, если будет нужно.
Мы посидели некоторое время молча. Я сказал:
– В самом деле, не мое это дело, что вам делать со своими деньгами. Парни, торгующие яблоками на перекрестках, – это не ваша вина... И ваши пять баксов не решат проблемы. Забудьте, что я вам наговорил. Как я уже сказал, я увидел слишком много небритых лиц, пока бродил по Гувервиллям, разыскивая вашего брата.
– Думаете, что я живу одними пустяками, ведь так?
– Я не знаю. Мне Тауер Таун не нужен. Вся эта свободная любовь, о которой вы тут толкуете, кажется мне не очень правильной.
Она, поддразнивая, улыбнулась.
– Вы охотнее за нее заплатите, не правда ли? Я тоже улыбнулся – против желания.
– Я не это имел в виду.
Она поцеловала меня. Долгим поцелуем, и, между прочим, очень сладким. Губы у нее были нежные. Теплые. Губная помада возбуждала.
– Ты вкуснее, чем засахаренные яблоки, – сказал я.
– Возьми еще кусочек, – ответила она, и я поцеловал ее, а мой язык скользнул в ее рот, что, казалось, ее удивило, но понравилось – она проделала то же самое с моим ртом.
Кимоно соскользнуло с ее плеч, а мои руки – на ее прохладное, белоснежное тело. Оно было нежным, – как и ее губы, – но в то же время мускулистым, почти как у танцовщицы. Груди у нее были небольшие (но приятно заполнили ладони) с маленькими девичьими сосками и ободком вокруг размером с монету.
Не без моей помощи и не переставая целоваться, она раздела меня, и мы оказались под балдахином. Мы лежали, целуясь и лаская друг друга, а потом, когда я уже собирался ее взять, она остановила меня:
– Подожди.
– Ты хочешь, чтобы я что-нибудь переменил? – спросил я. У меня был припасен презерватив.
– Нет, – ответила она, выбираясь из постели, и выключила на туалетном столике лампу. Она вышла в ванную и вернулась с полотенцем, постелила его на кровать и, устроившись на нем, с завораживающей улыбкой дотянулась и включила электрическую луну.
Я старался войти в нее нежно, но это было трудно: она была маленькой и тесной.
– Тебе не больно?
– Нет, – ответила она, целуя меня, похожая на призрачного ангела.
И я прошел путь до конца.
Это продолжалось всего несколько минут, но каких удивительных! И когда она кончила, то застонала, и в стоне были и боль, и наслаждение; я кончил минутой позже, выйдя и выпустив все на полотенце, на котором она лежала.
– Не надо было, – сказала она грустно, коснувшись моего лица. – Тебе надо было остаться во мне. Приподнявшись, я посмотрел на нее.
– Я подумал, что ты хотела, чтобы я....
– Нет, это не для этого...
Она свернула полотенце и выбралась из постели; она не хотела, но я увидел: полотенце запачкалось кровью.
Я лежал на спине, ожидая, когда она вернется.
«У нее как раз то самое время», – подумал я.
И только теперь вдруг сообразил.
Вскоре она вернулась в мои объятия.
Я поглядел на нее, она все еще улыбалась так же загадочно.
– Ты была девственницей, – уточнил я.
– Кто это сказал?
– Я говорю. Ты была девственницей!
– Это имеет какое-нибудь значение?
Я ласково ее отодвинул и сел.
– Конечно, имеет, – сказал я. Она тоже села.
– Что тебя так разволновало?
– У меня никогда не было...
– Вот почему я тебе и не говорила.
– Но ты не могла быть девственницей!
– А я и не была.
– Ладно, хватит шутить.
– А я и не шучу.
– Сколько тебе лет?
