Кампанья невозмутимо смотрел на меня, потом его сжатые губы слегка раздвинулись в улыбке. Я посчитал, что если он со мной согласен, то напряженность в наших отношениях слегка ослабнет. Но если Нитти решит, что мне нужно умереть, то Кампанья безусловно сделает это, чтобы сохранить свою работу.
Сейчас он показал мне своим коротким и плоским пальцем, чтобы я оставался на месте, и сказал:
– Подожди здесь, я посмотрю, что делает Фрэнк. Буквально через секунду Кампанья вернулся и спросил:
– Фрэнк хочет знать, ты по личному вопросу?
– Извините?
У Кампаньи опять появилось выражение отвращения на лице.
– Можешь ли ты говорить о своем деле в присутствии еще кого-либо, или разговор предназначен только для ушей Фрэнка?
– Только для Фрэнка, – ответил я. Кампанья кивнул, вернулся в номер, потом снова вышел ко мне.
– Придется подождать несколько минут. У Фрэнка парикмахер.
– Вот как?
Мы стояли в ожидании у прикрытой двери.
Внезапно Кампанья сказал:
– И я тоже.
– Что?
– Я тоже ненавижу маленького сутенера Бьефа. Хотите сигару?
– Спасибо, нет.
Кампанья вынул сигару, такую же толстую, как его пальцы, и зажег ее. Я почувствовал довольно приятный запах. Многие парни в городе продали бы душу за работу, которая стоила бы столько, сколько одна эта сигара.
Я совсем не собирался осуждать Кампанью за то, что он наслаждался сигарой. Если иметь такую работу, как у него, жизнь может оказаться очень короткой. Почему бы не доставить себе удовольствие? Я был ему благодарен даже за мимолетный жест человеческого контакта между нами. Может, этот жест окажется в будущем благоприятным для моей жизни. По крайней мере, сейчас я не открывал список тех, с кем он хотел бы расправиться в первую очередь, – так мне показалось.
Внезапно открылась дверь, и худой человек в белом халате с тонкими усиками и прилизанными волосами выскочил оттуда пулей со словами:
– Извините, простите... – и быстро захлопнул за собой дверь.
Внутри что-то ударилось о дверь. Послышался звон разбитого стекла.
Парикмахер был очень напуган, Кампанья остановил его прежде, чем тот успел убежать, пожал руку, сказав:
– Тебе еще повезло.
Парикмахер кивнул и в испуге быстро побежал по коридору.
Кампанья улыбнулся уголками губ. Чувствовалось, что его это забавляло. Показав пальцем на дверь, он произнес:
– Фрэнк говорил, что ты можешь войти, как только уйдет парикмахер. Входи, Геллер.
– Вы очень добры ко мне, Кампанья.
Он опять улыбнулся. Я в первый раз увидел, что у него есть зубы. Открыв дверь, я вошел в комнату.
Пока я проходил по прекрасному ковру гостиной, осколки стекла от разбитого ручного зеркала хрустели у меня под ногами.
Нитти стоял у большого зеркала на стене, вокруг его шеи было повязано белое полотенце. Он трогал свои волосы и недовольно качал головой.
– Входи, Геллер, – сказал он, не глядя на меня. – Садись.
Роскошный номер был оформлен в белых с золотом тонах в викторианском стиле. Возле дивана стоял стул с высокой спинкой. Рядом со стулом на белом ковре валялись клочья состриженных волос. Я сел на диван.
Сорвав полотенце с шеи, Нитти бросил его на пол, а сам подошел к стулу и сел, положив руки на колени. На нем были серые брюки и белая рубашка. Пиджак и галстук лежали на кофейном столике, стоявшем неподалеку, но он не стал их надевать.
– Да, теперь они уже не те, – сказал он, качая головой.
– Что такое, Фрэнк?
– Этот маленький засранец парикмахер за пятнадцать минут получает у меня больше, чем я зарабатывал за неделю, когда сам занимался этим бизнесом. Посмотри, что он со мной сделал?
Он показал на свои прекрасно подстриженные черные волосы, приглаженные назад с пробором слева. Прическа была идеальной.
– Фрэнк, мне нравится твоя прическа.
– Правда? Может, я придираюсь. Это пятый парикмахер за год. У них у всех одна и та же чертова проблема.
– Какая?
– Трясутся руки! Посмотри! – Он наклонился и повернул голову. За его ухом я увидел кровь. – Они не парикмахеры, а мясники, я истекаю кровью! В мое время парикмахеры имели вот такие руки...
Он протянул свои руки перед собой, чтобы показать, как они спокойны и не трясутся.
– Фрэнк, может, они волнуются? Казалось, он меня не понял.
– Почему?
– Ну, – продолжал я, – они стригут самого Фрэнка Нитти. Не кажется ли вам, что это не так-то легко делать?
– Я никогда об этом не думал. Но, может, ты и прав, Геллер. Напрасно он волнуется. Ведь он стрижет бывшего парикмахера. Ну ладно! – Он хлопнул себя по коленям. – В чем дело?
– Я пришел просить вас об одолжении.
Он пожал плечами.
– Ты же знаешь, что я твой должник с давних пор, малыш.
– Никакой вы не должник. А вот если вы выполните мою просьбу, то, наверное, я стану должником.
– Мне кажется, ты совсем не радуешься тому, что придется стать моим должником.
Я признался, что это так.
– Я хочу попросить вас вот о чем. Если вам когда-нибудь понадобятся мои услуги, я готов их предоставить, если для этого не нужно будет нарушать закон. Ведь иногда вы будете вынуждены использовать меня, потому что вам по каким-то причинам не захочется пользоваться услугами своих людей. Я готов поработать, никакой платы не надо, и лишних вопросов с моей стороны не будет.
Он кивнул и рассеянно улыбнулся.
– Геллер, ты уже не тот «малыш», что был раньше. Мне кажется, ты сильно подрос.
Я улыбнулся.
– Вы всегда присматриваете за мной, Фрэнк.
Он засмеялся, наконец-то забыв о неумелом парикмахере.
– Ты прав. Послушай, я тебе благодарен за ту маленькую работу, которую в свое время ты для меня выполнил.
Я не понял, о чем он говорил, но промолчал.
Фрэнк Нитти напомнил.
– Я имею в виду, – сказал он, размахивая рукой, – те сто баксов за твой отдых и сон, что сделали свое дело.
Он имел в виду мое участие в поимке Диллинджера. Действительно, на мне был костюм, который я купил, израсходовав часть этих денег.
– Все нормально, Фрэнк.
– Конечно, ты мог бы пойти в газеты и найти человека, который неплохо бы заплатил за твой рассказ. Правда, не уверен, что кто-нибудь тебе поверил бы, но все равно приятно, что ты так не поступил. Если бы
