ключа!
Я все еще указывал на него пальцем. Он сглотнул: ясно, что в горле у него пересохло.
– Уверяю вас, это больше не произойдет.
– Хорошо.
Я подошел к ближнему лифту. Я был не один. Кроме лифтера, одетого в красную униформу, там был еще карлик с усами в безвкусном желтом костюме. Маленький человечек курил большую сигару и читал «Вэрайети». Он вышел на четырнадцатом этаже. Как только двери за ним закрылись, лифтер, малый из Швеции, произнес:
– Это карлик со Всемирной выставки.
Я переспросил:
– Что?
Лифтер добавил:
– Это карлик со Всемирной выставки. Их здесь Целая армия – сорок пять человек. Они приехали с Всемирной нью-йоркской выставки. То и дело появляются в городе.
Я сказал:
– О!
Он поднял меня в башню. Отель «Моррисон» был самым высоким в городе. Основное здание состояло из двадцати одного этажа, а на нем стояла башня в девятнадцать этажей. Мой номер (точнее моя квартира) был две тысячи триста двадцать четыре. Лифтер высадил меня на двадцать третьем этаже, и я направился в сторону комнаты, в которой меня наверняка ждал кто-то незваный.
Вполне возможно, это вовсе не привлекательная женщина. И вовсе не моя подруга, потому что в последнее время я ни с кем не встречался. Скорее всего, это было подстроено, чтобы выманить у портье мой ключ. А потом его наверняка передали вооруженному мужчине или мужчинам. Вот кто, скорее всего, поджидает меня в моей комнате.
Итак, с этого полудня Компания заинтересовалась мною. Но мне совсем не хотелось быть пристреленным.
Я мог вызвать копов или сыщика, работающего в отеле, но черт с ними, я сам был копом, я был сыщиком, и это была моя квартира. А эта чертова Компания, и этот чертов Нитти, который, как считалось, испытывает уважение ко мне, чуть не убили меня днем. Если бы я не выскочил из машины, я бы уже был мертв, как О'Хара.
Поэтому я вытащил свои ключи, свой пистолет, вставил ключ в замочную скважину. Распахнув дверь, я низко пригнулся и стал еще ниже того карлика. Я нацелился прямо в середину гостиной своей маленькой квартирки, в которой сидела на диване Салли Рэнд и читала «Кольерз».
У Салли были самые большие голубые глаза, какие я когда-либо видел, но в этот момент они стали, кажется, еще больше. Ее длинные белокурые волосы были затянуты в тугой узел на затылке. На ней были надеты бледно-голубая блузка, синяя юбка, шелковые чулки. Она сбросила свои туфли на каблуках и чувствовала себя как дома.
Салли не приходила ко мне лет пять.
– Ничего себе приветствие. Геллер, – сказала она. Я вздохнул с облегчением. Я встал и закрыл за собой дверь, защелкнул щеколду и с легкостью отбросил свой пистолет на пустой стул.
– У меня был непростой день, – сказал я, стаскивая пальто. Комната, в которой мы находились, небольшая, но в дальнем ее конце была маленькая кухня, как раз возле окна, выходящего на Норт-Кларк- стрит. На стены были наклеены обои в желто-коричневую полоску – как у тигра. У меня были радиола, дверь с внутренним ящиком, в который изнутри кладется а снаружи вынимается одежда для чистки, и большой книжный шкаф.
И Салли.
Она не была высокой, а теперь, когда я стоял возле нее, она и вовсе казалась ребенком, который хотел сделать что-то хорошее, а теперь боялся получить нагоняй за свои шалости.
– Я не думала, что ты будешь против, – сказала она. – Я пококетничала с портье, и он дал мне ключ.
– Это помогает мне решить одну загадку, над которой я долго бился, – заявил я.
– Какую?
– Интересуется этот парень девушками или нет. Салли улыбнулась своей широкой, открытой улыбкой. Затем она встала, разгладив юбку и откинув плечи, чтобы я мог убедиться, что тело ее все еще было прекрасным, если я еще в этом сомневался.
– Почему ты не поцеловал меня? – спросила Салли.
И я обнял ее.
Она была такой чудесной в моих объятиях. Впрочем, думаю, Салли была чудесной где угодно.
Это было так давно. И сейчас мимолетный поцелуй сначала напомнил нам, как хорошо мы знали друг друга раньше. И прежде чем наше объятие прервалось, мы вспомнили, как давно это было, какими мы были неловкими. Мы сидели друг против друга тогда и не знали, что сказать.
Я заговорил первым.
– Что, черт возьми, ты здесь делаешь?
– Ты такой любезный собеседник. Геллер.
– Я известен как дамский угодник. Замечательно снова тебя видеть. Это великолепно. Это ясно без слов.
– Нет, не ясно. Скажи еще раз.
– Замечательно снова тебя видеть. Великолепно.
– Вот так-то лучше, – она приподнялась и снова поцеловала меня – нежно, но быстро. Но это было очень приятно.
– Прошло больше пяти лет, Элен. Ее улыбка вдруг стала грустной.
– Наверное, – сказала она. – Потому что это было еще тогда, когда все называли меня Элен.
Ее настоящее имя было Элен Бек, когда я познакомился с ней в тридцать четвертом. Она наняла меня, чтобы проверить своего поклонника. Я привык называть ее настоящим именем, по крайней мере, иногда. Например, в постели.
Она засмеялась. Хотя в этом не было ничего смешного.
– Даже моя мать называет меня теперь Салли.
– Конечно, ты же известная девушка.
– Я уже больше не девушка.
– Хватит меня дурачить.
– Я женщина, которой за тридцать, Геллер. Только не спрашивай, сколько именно за тридцать.
– Ну да, ты уже старая развалина.
Ее губы изогнулись в улыбке.
– Прекрати. Я... хорошо сохранилась, это моя работа. Но я чувствую себя постаревшей.
– Думаю, не только ты.
Она не выглядела моложе, во всяком случае, вблизи. Я уверен, что соответствующий грим и освещение делали свое дело: на сцене она все еще была Салли Рэнд, которая стала звездой Всемирной чикагской выставки в тридцать третьем (танец с веерами) и в тридцать четвертом (танец с шарами). Она все еще привлекала к себе внимание, хотя некоторое время не выступала в Чикаго.
Так или иначе, Салли не выглядела моложе. Она была очаровательной женщиной, скажем, тридцати пяти лет, которая и выглядит на тридцать пять. По сути дела, одна из странностей, произошедших со мной, когда мне перевалило за тридцать, заключалась в том, что женщины моего возраста казались мне куда более привлекательными, чем молоденькие кокетки.
– Почему у тебя пистолет? – спросила она заинтересованно, кивнув на пистолет, который полеживал на моем стуле.
– Это длинная история, – ответил я.
– Я люблю длинные истории.
Я рассказал ей об О'Харе. Не то, что Стенджу: ей я выложил все. Лето, которое мы провели вместе, было нелегким: тогда я на свою беду по самую задницу впутался в дело Диллинджера, и она видела все мои
