работать газетчиком. На прошлой неделе я был в Лос-Анджелесе, в этом современном Вавилоне, и там я набрел на стоящую историю. – Он полез за сигарой, но на мгновение задумался. – Я был на вечеринке, которую давал Джо Шенк, исполнительный продюсер киностудии «XX век Фокс». В большой компании среди голливудских звезд, директоров, продюсеров, шикарных украшений, коктейлей и икры я вдруг приметил знакомое лицо.
– Биофф?
Пеглер мрачно кивнул.
– Теперь это уже был не тот сопляк, по крайней мере, так казалось на расстоянии. Но эта жирная, круглая, улыбающаяся физиономия была та же, и когда я подошел ближе, то разглядел, что тяжелый взгляд его маленьких поросячьих глазок за стеклом очков в тонкой металлической оправе был таким же холодным и бесчеловечным. Конечно, он был хорошо одет, по голливудской моде: на нем был двубортный пиджак в тонкую полоску и носовой платок с монограммой «ВБ».
Если бы не инициалы, это было бы в точности описание костюма самого Пеглера.
– Я спросил своего приятеля, не Биофф ли это был, – сказал Пеглер, – и тот ответил: «Да, это он. Биофф – один из самых известных граждан. Вы бы хотели быть ему представлены?». Я ответил, что не пожал бы ему руки, даже если бы был в перчатках.
– Я и не знал, что Биофф был в Голливуде. Я даже не знал, кем он стал. Серьезно. – Я пожал плечами. – Я предполагал, что он все еще был связан с Брауном и профсоюзом работников сцены. Браун перевел свой офис на восточное побережье много лет назад.
Невеселая улыбка скривила большое лицо Пеглера.
– Да, а теперь он в Голливуде и находится там с тридцать пятого года. Я кое-что проверил. Поговорил с Артуром Унгером, издателем «Дейли вэрайети», и он сообщил мне, что профсоюз работников сцены теперь контролирует двадцать семь других профсоюзов. Браун, а на самом деле Биофф, контролирует не только работников сцены и кино, но и швейцаров, кассиров, носильщиков и театральных концессионеров, короче, всех, кто так или иначе связан с кинопроизводством. Сто семьдесят пять тысяч людей, которые регулярно платят взносы!
– Достаточная сила для нашего толстого маленького экс-сутенера.
– Так и есть. – Он выпрямился в кресле и улыбнулся – сухо, но самодовольно. – Мистер Геллер, я хочу привлечь Вилли Биоффа за сутенерство.
– Это просто. Его несколько раз арестовывали.
– Да, но был ли он осужден?
– По крайней мере, один раз, насколько мне известно.
– Вы уверены?
– Я его арестовывал, – заявил я.
Пеглер улыбнулся.
– Мы слышали что-то об этом, но не могли в это поверить.
Теперь понятно, как Пеглеру стало известно мое имя и почему он меня разыскивал.
– Я не уверен, что хочу с этим иметь дело, – сказал я. – Насколько я знаю, Браун связан с Ники Дином, а Дин – человек Компании. А если это операция, проводимая Компанией, то мое здоровье не стоит моего вмешательства в эту игру.
– Вам не обязательно принимать решение сразу. Вы когда-нибудь бывали в Калифорнии? Нет.
Он сунул руку во внутренний карман и вытащил конверт, а затем передал этот конверт мне.
Я взял его.
– Загляните внутрь, – подсказал Пеглер. Я так и сделал. Две купюры по сто долларов и билет на самолет.
– Ваш самолет вылетает в Голливуд сегодня вечером в шесть двадцать, – сказал он.
6
Я привык путешествовать поездом; полет на самолете был для меня чем-то новым и немного пугающим. Сказать по правде, я проспал почти все время. Двадцать пять живых душ и я сидели в ДС-3 «Флагшип» – шумном, громыхающем снаряде, который взбалтывал ночное небо, как большой кухонный миксер. Бизнесмен, рядом с которым я сидел, читал журнал «Форчун», и подобное путешествие было для него делом обыденным. Может быть. Мы сказали друг другу пару слов из вежливости, но из-за шума пропеллеров толком ничего не было слышно. Я почувствовал облегчение, когда эта штуковина приземлилась в Далласе примерно в час ночи, и удивился своему желудку, который не отказался от пищи в кафетерии аэропорта. Там было совсем мало народу, и все люди говорили с южным акцентом. Через час я вновь оказался в самолете, где все спали. Два находящихся друг против друга сиденья, напоминающих места в поезде, были превращены в койку красивой блондинкой, одетой во что-то вроде военной формы. Она называлась стюардессой. Потом девушка задернула шторы, я неловко разделся, положил одежду в специальную сетку и заснул под холодными простынями. И черт меня возьми, но даже жужжание пропеллера и движение самолета то вверх то вниз не помешали мне спать. Через несколько часов стюардесса разбудила меня, чтобы сообщить, что наш лайнер приземляется в Тусоне, штат Аризона, в котором, к моему стыду, я никогда не бывал. Я оделся и помог стюардессе превратить койку обратно в сиденья. К одному из них я пристегнулся, когда мы садились. Другой аэропорт, другой кафетерий. Вскоре я снова спал, в брюках, поверх одеяла на этот раз. А потом мы оказались в восемь утра в Лос- Анджелесе.
Это не был реальный мир, это был Глендейл, где я поймал такси, чтобы проехать шесть миль. Ведь все расходы за это путешествие мне оплатили. Расчет был таков: две сотни баксов и никаких ограничений. Я мог насладиться путешествием в Калифорнию, положить в карман денежки и вернуться в ветреный город, даже если я откажусь от работы.
Конечно, я мог отказаться, но я не видел способа отвергнуть предложение прогуляться на Запад. К тому же я ведь увижу живую кинозвезду, хотя мне не очень-то нравилось противоречие, содержавшееся в этих словах.
– Куда ехать? – спросил таксист. Это был светловолосый красивый парень лет двадцати. Он сидел на обочине дороги у колеса автомобиля, почитывая нечто под названием «Голливуд репортер».
– Моновейл Драйв, сто сорок четыре, – произнес я.
– Это в Беверли-Хиллз, – заявил он равнодушно.
– Как скажете.
Я выбрался из своего дождевика, сложил его и засунул в свою сумку. Если бы я подумал о том, что здесь будет такая теплая погода, я бы взял одежду полегче. Мне уже было тепло. Солнце палило в голубом небе, плавило асфальт, прорываясь сквозь пальмовые листья. Итак, это была Калифорния.
– Что это за улица? – спросил я через некоторое время. Кажется, это была центральная деловая улица, на которой было где развлечься; там были магазины, кинотеатры, здания офисов, которые потом стали называть небоскребами.
– Бульвар, – ответил он. Он не был приветлив; он не был неприветлив.
– Голливудский бульвар?
– Точно.
Я-то думал, что здесь люди спят до полудня, но я ошибался. По обеим сторонам бульвара ходили люди, поглядывая на отражения других и самих себя в зеркальных витринах. А за стеклами стояли манекены, демонстрирующие одежду свободного стиля: рубашки «поло» и спортивные пиджаки для мужчин, спортивные блузы и широкие брюки для женщин. Впрочем, подобная одежда уже была на публике, разглядывающей витрины. В основном, вещи были белого цвета. Несколько лет назад я был во Флориде: там было почти то же самое, и не только из-за обилия солнца и одежды пастельных тонов. Дух был похожим: здесь также во всем было сочетание изысканности и наивности, которые я приметил в Майами.
Не сказать бы, что это не произвело на меня впечатление.
– Это «Браун дерби»![8] – почти закричал я, указывая на восточную часть Вайн-стрит. Там стояло здание в форме огромной шляпы. В Чикаго «Браун дерби» – варьете – было просто зданием.
– Ну конечно, – сказал таксист с отвращением. Вскоре он свернул на маленькую улочку, и мы попали в
