компании.
Они улыбнулись друг другу – довольно тепло, – перед тем как она ушла. Это был цивилизованный дом – в этом сомневаться не приходилось. Конечно, имея такие деньги, как у них, можно позволить себе быть цивилизованными.
На вкус завтрак был такой же замечательный, как и на вид. Сок с мякотью из калифорнийских апельсинов был свежевыжатым. О деле мы не разговаривали, а лишь обсуждали мой полет и обменивались ничего не значащими фразами. Лишь однажды он спросил меня, что я думаю о переизбрании Франклина Рузвельта на третий срок. Я сказал, что толком не знаю говорили ли об этом официально. Монтгомери ответил, что не говорили, но что в ближайшее время такое заявление будет сделано. И я сказал, что, вероятно опять буду за него голосовать.
– Я работал на него в тридцать третьем и тридцать седьмом, – промолвил Боб задумчиво и серьезно, – но это противоречит моей натуре – голосовать за любого президента в третий раз. Слава Богу, у нас не королевская власть.
Был здесь юбилейный портрет или не было?
– Вы понравились мне в том фильме, где вы играли убийцу, – сказал я.
Боб улыбнулся, но это была не улыбка киллера.
– Мне эта роль понравилась больше всего, – признался Роберт.
– Вам, кажется, вручили за ее исполнение награду Академии киноискусств?
– Да, – он засмеялся. – А вы знаете, что Академия киноискусств и наук действительно существует?
– О, не совсем, не знаю.
– Это профсоюз компании. – Вот теперь он улыбнулся улыбкой киллера. – Профсоюз провалившейся компании. Дело в том, что Лу Б. Майер хотел бороться с любым узаконенным союзом актеров и директоров. Предполагалось, что Академия станет арбитром в делах между студией и гильдиями. Вы можете себе представить, насколько эта организация была беспристрастной. Ну так вот, мы положили этому конец.
– Это здорово.
После завтрака Боб повел меня в соседний «кабинет», который был больше, чем любой номер в отеле «Моррисон»: камин, встроенные шкафы с книгами в кожаных переплетах, фотографии со сценами охоты, развесистые рога на сосновых стенах, обтянутая коричневой кожей мебель (без единого шва). Он уселся на одном конце длинного дивана и разложил на маленьком круглом столе перед собой трубки и табак. Роберт кивнул на стул с пухлым кожаным сиденьем, который стоял напротив него. Я сел на стул и утонул в нем.
– Курите, если хотите, – сказал он, прикуривая трубку.
– Я не курю.
– А я-то думал, все частные детективы курят.
– Нет. И моя секретарша не моя любовница. Он был удивлен.
– Значит, голливудские понятия далеки от реальной жизни? Но кое в чем я, наверное, прав.
– Как так?
– Давайте посмотрим: Джимми Каньи, Эдди Робинсон и Джон Рафт – эти персонажи списаны с живых людей.
Ну хорошо, Рафт...
– То есть вы хотите сказать, – заговорил я, – что в этом старом, жестоком мире живут одни гангстеры?
– Совершенно верно. И в этом старом, жестоком Голливуде тоже.
– Пеглер рассказал мне, что Вилли Биофф именно отсюда вторгся в профсоюзы. И что именно об этом вы хотите со мной поговорить.
Боб кивнул и отложил трубку, не потушив ее.
– Я один из тех людей, которые помогли подняться ГКА.
– ГКА?
– Гильдия киноактеров. Мы не находимся под каблуком Биоффа – нет. Он делал несколько движений в этом направлении. Да и сейчас: я говорю о Биоффе, но фактически президентом ИАТСЕ – Международного союза – является Браун.
– Но Браун – личность номинальная.
– Правильно. Вы знаете человека по имени Цирцелла?
– А это не настоящая фамилия Ники Дина?
– Верно. Он, Биофф и Браун неразлучны здесь.
– Это плохо, мистер Монтгомери.
– Боб, – поправил он меня.
– Боб. И если бы вы стали называть меня Натом, это было бы замечательно, но я не уверен, что возьмусь за это дело. Мне ненавистна мысль о том-что я взял ваши деньги, летел за ваш счет на самолете, ел ваш завтрак и все такое только для того, чтобы отказать вам, но...
– Но что, Нат?
– Ники Дин – человек Компании. – Вы хотите сказать, синдиката. Преступного синдиката.
– Да. Он – один из людей Фрэнка Нитти. А я из Чикаго. Я живу в Чикаго. Я работаю в Чикаго. И я не смогу делать ничего из этих вещей, особенно первую вещь, если я как-то задену Фрэнка Нитти.
Это его город.
– Так все и будет, если ничего не предпринять. Я привстал.
– Для меня это была большая честь, и я надеюсь, вы сможете сделать что-то. Но я не хочу принимать в этом участия.
Боб терпеливо предложил мне снова сесть.
– Выслушайте меня.
– Мистер Монтгомери...
– Боб. Выслушайте меня. Вы все-таки приехали издалека.
– Ну да. Я проехал некоторое расстояние. Хорошо. Я выслушаю вас. Но я боюсь, что вы даром потратите время и деньги.
Он наклонился вперед и побарабанил пальцем по папке, лежащей на столике, разделявшем нас.
– Биофф одной ногой стоит в могиле. Свидетельства, собранные сыщиком, бывшим сотрудником ФБР, которого я нанял с согласия ГКА, уже направлены в налоговое управление.
Боб подтолкнул мне папку.
– Вот копия для вас.
Я взял папку и заглянул внутрь. Копии писем Брауна и Биоффа, заявления от недовольных членов профсоюза, и ничего больше. Кроме одной вещи: фотокопия чека, выписанного на имя Биоффа. Чека на сто тысяч долларов и подписанного Джоном Шенком.
– А Шенк?..
– Вице-президент студии «XX век Фоке», – произнес Монтгомери, опять улыбаясь, как убийца.
– Как ваш сыщик добыл это? Он пожал плечами.
– Ходят слухи, что информация просачивается из официальных источников ИАТСЕ.
– Но это же незаконно.
– Так же, как и вымогательство.
Я отбросил ему папку.
– Так вы думаете, Биофф этим занимается? Вымогательством денег у кинодельцов? Продавая им страховки, предотвращающие забастовки?
Боб снова пожал плечами, попыхивая трубкой.
– Но для студий это дешевле.
– Ну, да, – ответил я, оглядываясь. – Это – денежная жизнь.
Он выпрямился, рассвирепев.
– Не судите Голливуд по этим меркам. Я очень и очень счастливый человек. Рядовые члены профсоюзов в этом городе – от имени которых якобы Биофф и Браун выступают – простые рабочие люди. Они заслуживают лучшей участи, чем быть проданными.
– Но неужели этот маленький сводник настолько могуществен, чтобы шантажировать такого человека, как Шенк?
