после дифтерии, я даже не могу спеть ребенку колыбельную. У меня пострадали голосовые связки, но это неважно. Выйдя замуж за Ники, я порвала с шоу-бизнесом. Ники говорит, что жена должна быть дома и заниматься детьми.
– Возвращаясь к Эстелл Карей...
– Это была моя ошибка.
Друри наклонился к ней.
– Не понял?
Цирцелла махнула кружевным платком.
– Я была слишком болезненной – долгое время. И Ники нельзя обвинить в том, что он искал себе в партнеры какое-то яркое существо, а Эстелл была именно ярким существом.
Цирцелла говорила о ней в прошедшем времени.
Она гордо продолжала:
– Никто из нас не знает, что нам готовит жизнь. Мы все в руках Господа.
Особенно Эстелл.
Цирцелла вызывающе улыбнулась.
– Я испытываю лишь жалость по поводу Эстелл Карей. У нее не было ничего, что красит нашу жизнь: ни дома, ни семьи, ни почета и уважения окружающих, на которые каждая женщина имеет право.
– Словом, вы не испытываете горечи?
Она отрицательно покачала головой.
– Мне от всего сердца жаль ее. Когда это случилось, я пошла в церковь и поставила свечу в память о ней. Ее убийство – это ужасная вещь, ужасная вещь.
Друри вежливо улыбнулся, встал и протянул ей руку.
– Спасибо вам, миссис Цирцелла. Вы можете идти. Спасибо, что зашли.
Она поднялась и вежливо улыбнулась ему в ответ. Ее ресницы задрожали. Красивые у нее глаза.
– Конечно, капитан Друри, – проговорила она.
– Сержант Донахью ожидает в коридоре. Он проводит вас.
Она прошла мимо меня, натягивая синие перчатки, оставляя за собой аромат хороших духов. Я закрыл за ней дверь.
Друри снова сел.
– Что скажешь?
Я продолжал стоять.
– Классная штучка.
– Я имею в виду, говорила ли она правду?
– Да. По-своему.
– Как это, по-своему? Я пожал плечами.
– Она лжет себе, а не тебе. Она женщина, и ненавидела Эстелл, как ненавидела бы ее любая хорошая жена. Но она предпочитает представляться хорошей женой, доброй католичкой, сжав зубы и делая вид, что смотрит на это свысока. Она всегда так себя ведет.
– Иными словами, ее замужество – это своеобразный договор?
– Я бы сказал.
– Если бы она была в городе во вторник, у нас бы появилась подозреваемая.
– Нет. Не думаю. Я не могу представить себе эту крошку с ножом для колки льда в руке.
– Иногда женщины удивляют нас, Нат.
– Черт, да они всегда удивляют меня. Лично я не отказался бы от такой жены – красивой, преданной ожидающей тебя, пока ты гуляешь на стороне. Я не думаю, что убийцы бывают такими.
– Ты хочешь такую же девушку, которая вышла замуж за старину Ники.
– Может быть. Во всяком случае, я не думаю, что она – убийца. Я даже не думаю, что она наняла убийцу.
– Она понравится газетчикам, – цинично заметил Друри. – Они бы были в восторге от этой речи о «праве каждой женщины».
– Ты прав. Ты еще чем-то хочешь поделиться со мной? Или мне отпустить тебя к парочке из сотни подозреваемых?
Его лицо скривилось от гнева, или, может, мне показалось. Он погрозил мне пальцем.
– Их именно столько. Почему ты мне сразу не сказал имя д'Анджело?
– Ах. Так значит, дядюшка Сэм привел тебя к нему?
– Да, и этим утром мы отправились к нему. И выяснили, что ты был у него в среду вечером. Зачем? Я протянул ему руки ладонями вверх.
– Мы вместе с ним были на Гуадалканале, Билл. Он был в одном окопе со мной и Барни. Нас чуть не убили вместе. Я просто предупредил его о том, что его ждет – копы, репортеры. Он столько всего пережил.
– Вы вместе были на войне, но это не оправдывает того, что ты разгласил информацию.
– Совершенно верно.
Друри покачал головой.
– Продолжай, заставь меня чувствовать себя подонком. Ты был на войне, а я – нет. Заставь чувствовать себя трусом. – Он ткнул в меня пальцем. – Но если ты собираешься вынюхивать что-то вокруг да около, даже не пытайся, черт побери, скрыть от меня информацию или свидетелей. Никакая наша дружба тебе не поможет, Нат.
– Ясно.
– А теперь сделай мне одолжение и убирайся отсюда к черту.
Я убрался.
Уходя, я остановился у стола сержанта Донахью.
– Ты достал это?
Он кивнул, огляделся украдкой, выдвинул ящик стола и вытащил сверток.
– За пару тысяч, – подтвердил я шепотом. – Я пришлю тебе деньги. Получишь их завтра.
– Так даже лучше, – произнес он со своим обычным собачьим выражением и вручил мне сверток.
Я взял его, спустился по ступенькам, вышел из Таун-Холл-стейшн, перед которым очаровательная, маленькая миссис Цирцелла беседовала с Хэлом Дэвисом и другими репортерами, нерешительно прикрывая лицо рукой в перчатке, когда мелькали вспышки фотографов.
Я сунул дневник Эстелл Карей под руку и прошел мимо них.
8
Той ночью я встретил Салли за кулисами «Браун Дерби» в половине второго. Она вышла из своей гримерной в белом свитере, черных просторных брюках, черной шубе и белой чалме. Салли выглядела на миллион. Конечно, не на тот миллион, что спрятал Ники Дин, а просто она сама была как сокровище.
– Как ты ухитряешься быть такой свежей? – спросил я ее. – У тебя же было четыре выступления.
Салли слегка погладила мою щеку; ее ногти были длинными, красными и блестящими.
– Я немного поспала ночью, – ответила она. – И тебе бы тоже следовало попробовать.
– Да, я слыхал об этом повальном увлечении сном, – сказал я.
Она взяла меня под руку, и мы пошли к дверям.
– Тебе станет лучше. Подожди немного, и ты поймешь.
Во вторник мы вместе провели ночь на моей раскладушке, поэтому она знала о моих проблемах с засыпанием. Она видела, как я вертелся и крутился всю ночь, а потом засыпал на мгновение, чтобы проснуться в холодном поту.
– Если я засыпаю, то сразу же переношусь во сне туда, – сказал я.
Мы вышли на улицу Монро. Было прохладно, но не морозно.
– Куда переносишься?
– На Остров.
Снег скрипел под нашими ногами, пока мы шли.
– Ты говорил об этом докторам?
– Нет. Я скрыл это. Я хотел вернуться домой. Мне казалось, что если я вернусь, все пройдет.
