— Так вот для чего нужны дистрикты. Чтобы снабжать хлебом и зрелищами.
— Да. И до тех пор, пока всё шло гладко, Капитолий мог контролировать свою маленькую империю. В данный момент им нечего предложить людям, по крайней мере, не на том уровне, к которому они привыкли, — говорит Плутарх. — У нас же есть еда и я планирую организовать развлекательное промо, которое, несомненно, будет иметь огромный успех. В конце концов, все любят свадьбы.
Я останавливаюсь, как вкопанная, пораженная его предложением. Инсценировать нашу с Питом свадьбу. С тех пор как я вернулась, я так и не смогла подойти к тому одностороннему стеклу, и, по моей просьбе, Хеймитч сообщал мне все подробности о состоянии Пита. Но он мало об этом говорит. Они пробуют разные технологии. Но они никогда не найдут способ полностью излечить его. И теперь они хотят поженить нас для промо?
Плутарх спешит разубедить меня.
— Нет, Китнисс. Не твоя свадьба. Дельфа и Энни. Всё, что от тебя требуется, это показаться там и притвориться, будто ты за них счастлива.
— Это один из тех моментов, когда мне не придется притворяться, Плутарх, — говорю я ему.
Следующие несколько дней проходят в суматохе и волнении из-за организации мероприятия. Различия между Капитолием и Тринадцатым проявляются ярким контрастом. Когда Койн говорит «свадьба», она имеёт в виду двух людей, подписывающих какой-то документ и получающих отдельное жильё. В понимании Плутарха, это сотни людей в пышных нарядах и трёхдневное торжество. Забавно наблюдать, как они пререкаются из-за каждой детали. Плутарху приходится бороться за каждого гостя, каждую музыкальную ноту. После того как Койн накладывает вето на ужин, развлечение и алкоголь, Плутарх вопит отчаянным голосом:
— Какой толк в промо, если не будет никакого веселья!
Трудно заставить Главу Распорядителей Игр уложиться в бюджет. Но даже тихое празднество приводит к ажиотажу в Тринадцатом, где люди, кажется, совсем не знают, что такое праздники. Когда объявлен набор детей для исполнения брачной песни Дистрикта-4, практически каждый ребенок изъявляет желание поучаствовать. Нет отбоя от добровольцев, желающих помочь с декорациями. В столовой люди воодушевленно обсуждают предстоящее событие.
Может, это нечто большее, чем просто торжество. Может, все мы так изголодались по чему-то хорошему, что просто хотим быть частью этого. Тогда это объясняет, почему — когда Плутарх обдумывает наряд невесты — я вызываюсь отвезти Энни в мой дом в Двенадцатом, где Цинна оставил кучу вечерних платьев в кладовке. Все те свадебные наряды, что он создал для меня, уехали обратно в Капитолий, но остались некоторые из тех платьев, что я надевала во время Тура Победителей. Меня немного напрягает то, что мне придется остаться с Энни наедине, ведь всё, что я о ней знаю, это то, что Дельф её любит, и что все остальные считают её чокнутой. Когда мы уже на борту планолёта, я понимаю, что она не столько чокнутая, сколько неуравновешенная. То она смеётся невпопад, то растерянно выпадает из беседы. Эти зелёные глаза так сосредоточенно фокусируются на какой-нибудь точке, что ты неосознано пытаешься разглядеть, что же она видит в воздухе. Иногда, без особой на то причины, она зажимает уши руками, будто блокируя болезненные звуки. Согласна, она странная, но если Дельф любит её, мне этого достаточно, чтобы принять её.
Мне разрешили взять с собой свою группу подготовки, что автоматически освобождает меня от принятия решений касаемо моды и стиля. Как только я открываю шкаф, в комнате воцаряется тишина — настолько сильно ощущается присутствие Цинны в плавности линий каждого изделия. Затем Октавия падает на колени, трётся щекой о подол платья и заливается слезами.
— Как же долго, — вздыхает она, — я не видела ничего настолько прекрасного.
Поэтому по стандартам Капитолия, получилась довольно простая и скромная церемония. Но это не важно, так как ничто не сравнится с красотой этой пары. И не только благодаря их нарядам — на Энни зелёное шелковое платье, которое я надевала в Дистрикте-5, на Дельфе один из костюмов Пита, который они немного изменили — хотя их убранства изумительны. Кто может не заметить сияющие лица двух людей, для которых когда-то этот день был лишь призрачной возможностью? Далтон, скотовод из Десятого, проводит обряд венчания, так как он похож на церемонию из его дистрикта. Но также присутствуют уникальные, свойственные только Дистрикту-4, штрихи. Сеть, сплетённая из длиной травы, накрывающая пару во время произнесения клятв, прикосновения к губам друг друга соленой водой и древняя обручальная песня, которая сравнивает супружество с морским путешествием.
Нет, мне не приходится притворяться, что я счастлива за них.
После поцелуя, который скрепляет союз, поздравлений и тоста за кружкой яблочного сидра, скрипач начинает играть мелодию, которая завладевает вниманием каждого жителя Двенадцатого. Может мы и были самым маленьким и бедным дистриктом Панема, но мы умеем танцевать. Официально ничего не было запланировано на данный момент торжества, но, вероятно, Плутарх, который руководит промо из диспетчерской, скрестил пальцы. Конечно, Сальная Сэй тут же хватает Гейла за руку, тащит его в центр зала и становится лицом к нему. Люди со всех сторон спешат присоединиться к ним, образуя два длинных ряда. И начинаются танцы.
Я стою в сторонке, прихлопывая в ритм музыке, когда чья-то костлявая рука сжимает меня за предплечье. Джоанна смотрит на меня сердитым взглядом.
— Ты что, собираешься упустить шанс показать Сноу, как ты танцуешь?
Она права. Что может кричать о победе громче, чем счастливая Сойка-пересмешница, кружащаяся под музыку? Я нахожу Прим в толпе. Так как мы часто практиковались долгими зимними вечерами, мы составляем отличную пару. Я отмахиваюсь от её беспокойства о моих ребрах, и мы занимаем свои места в противоположных рядах. Мне всё же немного больно, но удовольствие от того, что Сноу наблюдает за тем, как я танцую со своей сестренкой, обращает все остальные чувства в пыль. Танцы меняют нас. Мы обучаем гостей Дистрикта-13 танцевальным па. Настаиваем на танце жениха и невесты. Берёмся за руки и организуем громадный, вращающийся круг, в котором люди показывают, на что способны их ноги. Здесь так долго не происходило ничего причудливого, радостного и весёлого. Так могло бы продолжаться всю ночь, если бы не последний пункт, запланированный Плутархом. Тот, о котором я ничего не знала, потому что подразумевалось, что это будет сюрприз.
Четверо помощников вкатывают в зал огромный свадебный торт. Гости пятятся назад, освобождая дорогу этому чуду, этому ослепительному творению, разукрашенному сине-зелёными волнами с белыми кончиками из сахарной пудры, в которых плещутся рыбы и лодки, тюлени и морские цветы. Но я проталкиваюсь сквозь толпу, чтобы убедиться в том, что я заметила с первого взгляда. Как нет сомнения в том, что вышивка на платье Энни сделана руками Цинны, так и глазированные цветы на торте, без сомнения, принадлежат кисти Пита.
Возможно, это покажется незначительной деталью, но она говорит о многом. Хеймитч о стольком умалчивал. Парень, которого я в последний раз видела, заходящегося в истошном крике, пытающегося вырваться из оков, никогда бы не смог сделать этого. Не смог бы сосредоточиться, не смог бы усмирить трясущиеся руки, не смог бы создать нечто настолько совершенное для Дельфа и Энни. Будто предчувствуя мою реакцию, Хеймитч тут же оказывается рядом со мной.
— Давай поговорим с тобой наедине, — предлагает он.
Выйдя в холл, подальше от объективов камер, я спрашиваю:
— Что с ним происходит?
Хеймитч качает головой:
— Я не знаю. Никто не знает. Иногда он ведет себя вполне разумно, а потом вдруг снова срывается. Приготовление торта было своего рода терапией. Он трудился над ним многие дни. Наблюдая за ним… мне казалось, я вижу прежнего мальчика.
— Значит, он теперь здесь свободно перемещается? — спрашиваю я. Одна только мысль об этом вызывает у меня пять уровней волнения.
— О, нет. Он глазировал под пристальным наблюдением охраны. Он все ещё под замком. Но я
