разговаривал с ним, — отвечает Хеймитч.
— С глазу на глаз? — удивляюсь я. — И он не впал в бешенство?
— Нет. Очень зол на меня, но есть за что. За то, что не посветил его в заговор повстанцев и всё такое, — Хеймитч колеблется минуту, будто что-то решая. — Он говорит, что хотел бы увидеться с тобой.
Я стою в глазированной лодке, раскачиваемой сине-зелеными волнами, палуба движется под моими ногами. Я упираюсь ладонями в стену, чтобы не упасть. Это не входило в мои планы. Я списала Пита со счетов, когда была во Втором. Тогда я собиралась поехать в Капитолий, убить Сноу и покончить с собой. Ранение было лишь временной отсрочкой. Я и не надеялась когда-нибудь услышать слова «Он говорит, что хотел бы увидеться с тобой». Но теперь, когда он просит, я не могу отказать.
В полночь я стою за дверью его камеры. Больничной палаты. Нам пришлось ждать, пока Плутарх закончит со своим свадебным материалом, которым, несмотря на недостаток того, что он называет кутежом, он остался доволен.
— Знаешь в чем плюс того, что Капитолий напрочь игнорировал Двенадцатый все эти годы? В вас до сих пор осталась некая непосредственность. Публика с удовольствием это проглотит. Как, когда Пит объявил, что влюблён в тебя, или этот твой трюк с ягодами. Качественное телевидение.
Хотела бы я встретиться с Питом наедине. Но коллегия докторов уже собралась за односторонним стеклом с заготовленными планшетами и взведенными авторучками. Когда Хеймитч дает мне отмашку в скрытом наушнике, я медленно открываю дверь.
Эти голубые глаза тут же останавливаются на мне. На каждой руке у него по три сдерживающих утяжки и трубка, которая может впрыснуть транквилизатор в случае, если он потеряет над собой контроль. Однако он не пытается высвободиться, просто настороженно наблюдает за мной, будто он все ещё не вычеркнул возможность того, что перед ним находится переродок. Я направляюсь к нему и останавливаюсь где-то в метре от его кровати. Не зная, куда деть руки, я скрещиваю их на груди в защитном жесте и говорю:
— Привет.
— Привет, — отвечает он. Похоже на его голос, почти его голос, за исключением какого-то нового оттенка. Смесь подозрения и упрека.
— Хеймитч сказал, ты хочешь поговорить со мной, — начинаю я.
— Для начала, хотя бы посмотреть. — Такое ощущение, будто он ждёт, что прямо на его глазах я превращусь в гибридного волка с пеной у рта. Он так долго изучает меня, что я начинаю украдкой поглядывать в сторону стекла, надеясь на какие-нибудь указания от Хеймитча, но наушник молчит. — Ты не такая уж крупная, не так ли? И не особо привлекательна?
Я знаю, он прошел через все муки ада, но все же его замечание меня задевает.
— Ну, ты тоже выглядел лучше.
Совет Хеймитча не горячиться заглушается смехом Пита.
— И даже ничуть не мила. Говорить мне такое, после всего, через что я прошел.
— Да. Мы все через многое прошли. И это ты всегда был милым. Не я. — Я всё делаю неправильно. Я не знаю, почему вдруг начинаю защищаться. Его пытали! Ему промыли мозги! Что со мной не так? Внезапно, я понимаю, что могу начать кричать на него — не знаю, за что — поэтому я решаю уйти. — Слушай, я плохо себя чувствую. Давай я загляну к тебе завтра.
Я уже подошла к двери, когда его голос останавливает меня.
— Китнисс, я помню про хлеб.
Хлеб. Единственное, что связывало нас до Голодных Игр.
— Они показали тебе запись, где я рассказываю об этом, — говорю я.
— Нет. А есть такая запись? Почему Капитолий не использовал её против меня? — интересуется он.
— Мы сделали её в тот день, когда тебя спасли, — поясняю я. Боль в груди зажимает рёбра словно в тиски. Всё же танцы были ошибкой. — Так что ты помнишь?
— Тебя. Под дождём, — произносит он нежно. — Копающуюся в нашем мусорном баке. Подгорелый хлеб. Мама ругает меня. Выношу хлеб свиньям, но вместо этого отдаю тебе.
— Да. Так всё и было, — говорю я. — На следующий день, после школы, я хотела поблагодарить тебя. Но не знала, как.
— Мы были на улице после занятий. Я пытался поймать твой взгляд. Ты отворачивалась. А потом… зачем-то ты, кажется, сорвала одуванчик. — Я киваю. Он помнит. Я никогда и никому не рассказывала об этом моменте. — Должно быть, я очень сильно тебя любил.
— Да, — голос срывается, и я притворяюсь, будто кашляю.
— А ты любила меня? — спрашивает он.
Я опускаю глаза в пол.
— Все говорят, что да. Все говорят, именно поэтому Сноу мучил тебя. Чтобы сломать меня.
— Это не ответ, — произносит он. — Я не знаю, что мне думать, когда они показывают мне разные записи. Тогда на первой арене, все выглядело так, будто ты хотела убить меня с помощью тех ос.
— Я пыталась убить вас всех, — говорю я. — Вы загнали меня на дерево.
— Потом идут сплошные поцелуи. Кстати, не очень искренние с твоей стороны. Тебе вообще нравилось целовать меня?
— Иногда, — признаюсь я. — Ты знаешь, что за нами сейчас наблюдают?
— Знаю. Как насчет Гейла? — продолжает он.
Во мне снова закипает ярость. Мне плевать на его выздоравливание — то, что мы обсуждаем, не касается людей за стеклом.
— Он тоже неплохо целуется, — выплевываю я в ответ.
— И нас обоих это устраивало? Ну, что ты целуешься с другим? — спрашивает он.
— Нет. Вас это не устраивало. Но я не собиралась спрашивать у вас разрешения, — огрызаюсь я.
Пит снова смеётся, равнодушно, пренебрежительно.
— Ты та ещё штучка!
Хеймитч не возражает, когда я выхожу из палаты. Несусь по коридору. Мимо улья жилых отсеков. Забиваюсь в теплую норку за прачечной. Мне требуется много времени, чтобы докопаться до причины моего расстройства и негодования. И это слишком унизительно, чтобы признавать. Все эти месяцы Пит считал, что я изумительная, а я принимала всё это, как что-то само собой разумеющееся. Но теперь это далеко позади. Наконец, он видит меня такой, какая я есть.
Жестокая. Недоверчивая. Расчетливая. Смертельно опасная.
И я ненавижу его за это.
Глава семнадцатая
Удар исподтишка. Вот как я расцениваю разговор с Хеймитчем в больнице. Я лечу вниз по лестнице в Штаб — мысли мчатся со скоростью миля в минуту — и врываюсь прямо на военное заседание.
— Что вы имеете в виду, говоря, что я не еду в Капитолий? Я должна поехать! Я — Сойка- пересмешница! — кричу я.
Койн едва выглядывает из-за своего экрана.
— И как у Сойки-пересмешницы, твоя основная цель — объединить Дистрикты против Капитолия — была достигнута. Не волнуйся, если всё пройдет хорошо, мы направим тебя туда за сдавшимися.
Сдавшимися?
— Будет слишком поздно! Я пропущу всю битву. Я вам нужна — я лучший стрелок, который у вас есть! — кричу я. Обычно я не хвастаюсь этим, но, по крайней мере, это близко к правде. — Гейл едет.
— Гейл появлялся на тренировках каждый день, в свободное от других назначенных обязанностей
