«На работе дел – выше крыши… а помощи ни от кого не дождешься… как некстати Надька ногу сломала… да и Тонька – не работник, нагружать женщину, перенесшую сердечный приступ совесть не позволит…»
Тоньку и Надьку – так сказать, подчиненных нашего Федорина, сидевших с ним в одной комнате и бывших у него на подхвате – можно было бы назвать работницами вполне добросовестными. Можно… если бы Надька перестала воспитывать Тоньку, а Тонька – разыгрывать Надьку. Причем розыгрыши изобретались оригинальные и не повторялись. Дошло до того, что Надька не верила ничему, не то что сказанному Тонькой, а даже услышанному по телефону. И если бы ей, Надежде позвонил сам Борис Николаевич, царство ему небесное, он услышал бы что-нибудь вроде:
- Тонь, с каких это пор ты стала у Максима Галкина хлеб отнимать? Ой, извините, Алла Борисовна, это я вас с подругой перепутала!
…Доехав до своей остановки, Федорин вытряхнул унылые мысли из головы и мелкой рысцой потрусил на работу – в редакцию «Матюганских известий».
Когда-то весь этот трехэтажный довоенной постройки дом принадлежал ордена «Знак Почета» газете «Матюганская правда», органу обкома КПСС и областного совета депутатов трудящихся. Но в нынешние трудные времена пришлось не только поменять старый бренд, но и поделиться законной жилплощадью с отщепенцами из «Матюганских новостей». А вдобавок еще ужаться и пустить на свои метры арендаторов: местную ФМ-радиостанцию, химчистку и турагенство. Хорошо хоть буфет удалось сохранить.
В редакционной комнате Федорина еще никого не было. Да и не удивительно – раз обе дамы больны. Федорин свалил на свой стол все папки с материалами и уже приготовился нырнуть в мутное море информации, как вдруг в коридоре послышался перестук каблучков и в комнату вошла – нет, не вошла, а внесла себя Надька. На обеих целехоньких ногах.
- Федорин, привет!
- Э-э-э… привет… как твоя нога?
- Которая из двух?
До Федорина наконец-то дошло, что перелом, даже закрытый, за сутки не срастается. Значит – ногу Надька не ломала. Да и с чего он взял, что она… тьху! Опять чертовщина, как с приездом Тещи. Утром в автобусе, будто кто-то на ухо сказал: у Тоньки сердечный приступ, а Надька ногу сломала. Интересно, чьи это шуточки? Не Тонькины же? Кстати, а как она-то себя чувствует?
- Тонька? А что ей сделается! – хмыкнула Надька. – Вон в окно посмотри: чешет от остановки на третьей скорости. И улыбается на ходу. Не иначе как опять какую-то пакость удумала.
Удумала или не удумала, но вошла Антонина в комнату с выражением ангелочка, поющего в райском хоре. Поздоровалась со всеми, забрала у Федорина часть папок и с невинным видом принялась их перелопачивать.
- Надечка, а ты видела в вестибюле объявление? – бросила она как бы невзначай. – У «туристов» наших путевки есть недорогие, потому как горящие. Я бы взяла к отпуску, но с финансами туго. Не одолжишь?
- Сколько? – спросила Надька, еще не чувствуя подвоха.
- Долларов двести. Ты же знаешь, я долг всегда вовремя отдаю.
- Ну, это можно. А куда путевки?
- Да турбаза где-то в Болгарии. На две недели. Главное – возле моря. Правда, питание не очень, всего два раза в день, но я и так худеть собиралась.
- Так это с дорогой двести долларов или билеты отдельно?
- С дорогой, Надечка, с дорогой! Чего же я зацепилась! Так если ты меня выручишь, то я побежала, скажу, чтобы мне путевку забили, а то ведь расхватают!
- Погоди… у меня тоже отпуск на носу…
- Ну и беги, пока остальные не хватились!
И Надька, забыв о своей настороженности относительно всего, Тоньки касаемого, таки побежала. Но по дороге зацепилась юбкой за стул, повернулась отцепить подол и увидела ликующую мордашку коллеги.
- Ну, Тонька! Этого я тебе не прощу. Ты же на святое замахнулась – на отпуск!
- А что? – захлопала ресницами Тонька. – А вдруг там и вправду путевки есть? Пойди, проверь.
- Ага, сейчас! Чтобы на меня посмотрели как на идиотку? Мол, подайте нашей Надежде путевку в Болгарию за двести баксов! А может, ей за двести рублей найдется?
- Ну ладно! – завопила Тонька. – Ну что ты какая-то примороженная? Шуток не понимаешь! Ну, скажи, пожалуйста, если бы я тебя не разыгрывала, что бы за жизнь тут была? Скука голодная!
- Ты сюда на работу приходишь, а не на шоу «Сделай дуру из Надежды». Серьезнее надо быть!
- Я и так серьезная.
- Ты – серьёзная женщина? Ты финтифлюшка. Даже нет – финтифирюлька!
- Нет такого слова!
- Да? А ты у Даля посмотри!
Посмотрела. Нашла. Заткнулась. Но ненадолго.
- Ладно, когда ты помрешь тут со скуки, так и знай – я тебе на могилку цветы носить не буду.
- Да я скорее помру от инфаркта, до которого ты меня своими штучками доведешь!
Федорин прекрасно знал, что любое поползновение угомонить разбушевавшихся подруг против него же самого обернется. Поэтому он сидел молча и терзал себя многократными попытками сосредоточиться. Наконец дамы отшумели свое и какое-то время молча стучали по клавиатуре. Потом Тонька встала и вышла.
- Опять какую-то каверзу затеяла! – хмыкнула Надька.
Дверь скрипнула, Тонька мышкой шмыгнула на свое место, уткнулась носом в папку с документами и, вся такая деловая, небрежно бросила:
- Да, Надь, иди, тебя Калиныч зовет.
Главвред, сиречь, главный вредина Калиныч, он же – главный редактор Калиновский, имел такую манеру: вызвать одного сотрудника, дабы приказать ему позвать другого. Поэтому Надя уже поднялась со стула, но тут же опомнилась и села.
- Ну, дудки! Ты меня уже раз так подставила! Второй – не выйдет.
- Не веришь – не надо. Сиди. А он, между прочим, ждет. Чего доброго сам явится и спросит, почему ты не торопишься…
- Я уже тебя послушала – позавчера. Он на меня, как на дурочку, посмотрел!
- Посиди подольше – и сегодня так же посмотрит. И вообще – когда это я тебя дважды на один и тот же прикол ловила?
Последний аргумент убедил Надьку, она встала и вышла. Тонька радостно взвизгнула:
- Ага! Таки попалась!… Ой, Федорин, спрячь меня, а то вернется – убьет!
И поделом. Потому что Калиныч, начальник, что называется, по жизни, терпеть не мог неорганизованности. И Надежде, появившейся с вопросом: «Звали, Марк Саныч?» светила как минимум нудная нотация на тему безответственности некоторых сотрудников, которых по делу не дозовешься, а без дела сами являются и мешают ему, Калиновскому, руководить.
Представив себе последствия Надькиного гнева, Федорин вздохнул и отодвинулся от своего монументального стола:
- Залезай!
Тонька нырнула под стол, Федорин приоткрыл дверцу тумбочки так, что стало совсем не видно, есть ли что-то или кто-то под столом. Сделал это вовремя, потому что через секунду в комнату влетела озверевшая Надька.
- Где эта пар-р-ршивка?
- В буфет пошла, – стараясь выглядеть безразличным, ответил Федорин. – Стол, не дергайся, – тихонько добавил он, потому что Тонька за дверцей тумбочки тряслась от смеха.
Надежда вылетела с железным намерением не оставлять паршивке Тоньке никакой надежды на помилование.
