- Антонина, ты так и собираешься весь день там сидеть? – поинтересовался Федорин.
- А что? – пискнула из-под стола безнадежная Тонька, вытирая смешные слезы.
- Нет, я не против. Женщина у ног моих – такое не каждый день бывает. Но только Надя в буфете тебя не увидит, вернется сюда – и уж точно найдет.
- Да, ты прав, – Тонька вылезла из-под стола и сдернула с вешалки куртку, – погуляю на улице, пока Надька не остынет, а если вправду Калиныч будет спрашивать, прикрой, придумай что-нибудь.
Надежда вскоре вернулась, внимательно осмотрела в комнате все углы (не забыв заглянуть и под стол Федорина), затем села на свое место, но, судя по всему, остывать не собиралась.
- Пора с этим завязывать, – наконец изрекла она.
- Каким образом?
- Клин клином вышибают. Вот пусть на своей шкуре попробует свои же хохмочки – сразу поумнеет.
Надька поставила у двери табурет, предназначавшийся для незваных гостей, и вскарабкалась на него с папкой в руках.
- И долго ты так собираешься стоять?
- Ой, или я свою подругу не знаю? Она от силы пять минут где-нибудь поошивается, потом решит, что я уже успокоилась – и заявится, как миленькая. А тут мы ее и ждали!
И вправду – через пять минут в коридоре послышались осторожные шаги. Тонька слегка приоткрыла дверь и заглянула в щель, как в амбразуру. Естественно фигуру за дверью она не заметила. Вернее, заметила, когда Надька подпрыгнула на табуретке и с криком: «Гав!» хлопнула ее папкой по голове. Не больно хлопнула, но зато неожиданно. Тонька отшатнулась, ойкнула и тихо сползла на пол, заодно толкнув табуретку. Надька тоже потеряла равновесие и приземлилась, неудачно подвернув ногу.
- Уй-й-й, корова! – взвыла она, схватившись за щиколотку. Тонька перепугано посмотрела на нее, всхлипнула, побелела, почему-то махнула рукой и стала хватать ртом воздух.
Вызванная Федориным «скорая» оказалась той же бригадой, которая приезжала спасать его же, кирпичом стукнутого. Увидев недавнего пациента, доктор остолбенел, а санитар, натура непосредственная, вытаращился, как волк на пса из известного мультика и заорал с теми же интонациями:
- Ш-ш-о!? Опять?!
- Не опять, а снова, – буркнул Федорин. – И не я, а вон, дамы. Целых две.
- Не совсем целых, – простонала Надька. – Я, кажется, ногу сломала.
Медики даже были где-то разочарованы, когда оказалось, что пациент не Федорин, а две девицы, тем более, что у одной перелом ноги, а у второй – сердечный приступ. Так что – повозиться с ними придется.
Пациенток увезли, а Федорина до конца рабочего дня не мучил, а просто таки истязал один вопрос: ведь знал же он и о переломе, и о сердечном приступе – знал заранее. ОТКУДА?!!!
А тут еще шеф масла в огонь подлил. Зашел и спокойненько так, по-деловому говорит:
- Подвел ты меня, Федорин, со своим кирпичом, ой как подвел!
- Не понял, шеф – я же ни дня на больничном не был. Даже в травматологию не поехал. Тыковку почесал – и побежал на вокзал, тещу встречать.
- А вот это вот тещелюбие в данном случае, Федорин, совершенно излишним оказалось. Твоя… как ее там… жёнкина мать, чай, не маленькая, дорогу знает. Сама бы добралась. И в травматологию ты ну совершенно уж напрасно не поехал. Подвел и меня, и газету. Не советские времена нынче, не советские. Нечего трудовой энтузиазм проявлять. Под кирпичи бросаться, с перевязанной башкой в атаку ходить, из горящей избы стеклотару выволакивать.
Федорин хоть и не впервые сталкивался с, мягко говоря, неординарной логикой Калиныча, но все же растерялся.
- Объясните, наконец, шеф, при чем здесь советская власть, если человеку на голову упал старорежимный кирпич, а он не хочет ложиться в больницу.
- Ты знаешь, Федорин, почему я тебя до сих пор не выгнал? Потому что ты меня никогда не подсидишь. У тебя для этого соображалки не хватает. Насчет кирпича – это же элементарно. Я уже придумал такую пиар-акцию – закачаешься. Мол, это никакая не бытовая травма, а злостное покушение недобросовестных конкурентов на ведущего сотрудника независимой газеты… ты даже не представляешь, как это можно раскрутить. Потребовать следствия под особым контролем, баллистическую экспертизу провести… прямой эфир на нашем телевидении выбить. А ты… Слушай, Федорин, ты в ближайшее время стреляться не собираешься? Или там повеситься, к примеру?
- ?????
- А я бы к этому делу политику пришил. Мол, известного в городе талантливого, честного неподкупного журналиста затравили некоторые определенные круги, для которых свобода слова – пустой звук. Глядишь – и тираж бы поднялся. А то мы вообще скоро с шапками на паперть пойдем. Не о чем писать. Грёбаная столица весь преступный элемент к себе переманила – хоть каждую неделю новую газету открывай! А у нас из-за таких, как ты… Кстати, учти: пахать за Тоньку с Надькой будешь исключительно за свою зарплату! Никаких прибавок, пока из финансовой ж… не вылезем. Так как, Федорин, выручишь?
- !!!!!
- Да ты не кипятись. Тебе же теща опять разведку боем устроила. Самый удобный момент.
- Какой момент? Для чего?
- Поразмыслить о бренности всего земного и, соответственно, придти к трагическому для себя выводу. Да ты не сомневайся, некролог с фотографией закатим – на всю первую полосу. И расследование устроим, не чета московским или питерским. Не в одной Неве или Москва-реке акулы пера плавают. В нашей Матюганке тоже.
Федорин, наконец, пришел в себя, переварил очередную порцию специфического черного юмора шефа и предложил:
- Да чего там размениваться на какого-то, пусть честного и неподкупного, но, в общем-то, рядового газетного пескаря? Давайте я вас грохну – сразу и насмерть. И свалим все на определенные темные силы, для которых свобода слова – пустой звук. Да и имидж у вас пофотогеничнее моего. Можно сказать, вы рождены для некрологов.
- Так, Федорин, ты не зарывайся. Что позволено Юпитеру, то не позволено козлу.
- Быку, шеф, быку.
- На быка не тянешь… Но! Запомни! Или мы заимеем сенсацию, плевать откуда, хоть из пальца, или точно – станешь на паперти с табличкой «Ни хрена не делал, выгнали с работы, подайте на пропитание»!
Есть же люди на свете, которые так и норовят испортить человеку радость. Не успел душевно вознестись в свете удачного укорота Тещи и предстоящего задвига ее обратно в Новозадвинск, как сразу же схлопотал прозрачный намек на предстоящее увольнение с последующим нищенским прозябанием.
Старый друг опасней новых всех
Федорин, конечно, не был похож на зятя из анекдота, который на вопрос загостившейся тещи, сколько осталось до ее поезда, отвечает: два часа, тридцать семь минут, сорок секунд. Однако!…
Теща, как обычно, поклялась, что «заскочила в гости всего на пару денечков». Но опять же – эти пару денечков благополучно растягивались на пару недель. И вдобавок кровожадная Кошкодамова начала уже намекать зятю Федорину, что хорошо было бы ей, любящей матери, дабы туда-сюда не шастать, дождаться возвращения дочери из санатория – тут-таки в Матюганске.
Сценарий этот безошибочно срабатывал все предыдущие годы федоринской семейной жизни. Но тут он вдруг восстал, сам толком не понимая, откуда в нем появился бунтарский дух:
- А как насчет звоночка в милицию от неизвестного доброжелателя о том, что некая подозрительная гражданка проживает на чужой жилплощади в чужом для нее городе целых две недели безо всякой,
