реликтом, то ли колорадской реликвией.
Я отправился в ванную – она у меня была отдельная и по местным масштабам скромная: размером не больше, чем двухкомнатная квартира, – и, как посоветовала мне миссис Мак-Лин, освежился. Брызгая водой на свое лицо, я спрашивал себя, как мне ко всему этому относиться, особенно к самой хозяйке. Она казалась недалекой и в то же время остроумной, эгоистичной и отзывчивой. Тщеславная миллионерша в халате за 98 центов.
Нельзя сказать, что она мне понравилась, – скорее заинтересовала. Она была довольно привлекательной; старше меня, возможно, лет на десять или пятнадцать, ну и что из этого? – чем старше женщина, тем она искушеннее. Даже если она богатая. Тем более, если она богатая!
В комнате был телефон – я мог позвонить Линдбергу и Брекинриджу в любое удобное для меня время. Но с другой стороны, наш разговор могли подслушать, поэтому я предпочел запоминать все, о чем говорил с миссис Мак-Лин.
Не знаю, освеженный или нет, но на обед я спустился в том же самом костюме. Да и вообще я взял с собой только два костюма. Впрочем, «только» я сказал для форса: у меня их всего два и было. Примерно в течение пятидесяти минут мне пришлось сидеть под хрустальной люстрой за столом на двадцать четыре персоны, посередине которого напротив друг друга лежали два столовых прибора. Худой черный слуга, одетый гораздо более официально, чем я, подал мне сухое белое вино и объявил, что это «Монтраше», словно хотел удивить меня, однако это ему не удалось.
Ему следовало придумать что-нибудь поумнее, чем так примитивно пытаться произвести впечатление на парня, в комнате которого лежит чучело аллигатора.
Однако выход миссис Мак-Лин на меня впечатление произвел. Безвкусный клетчатый халат она сменила на украшенное вышивкой платье, темно-красные кружева которого красовались на нежно-розовом фоне, казавшемся на первый взгляд ее кожей, однако кожа ее была светлее, кремового оттенка, о чем свидетельствовали низкий вырез на платье и белая возвышенность ее роскошных грудей, образующая площадку для нитки великолепного жемчуга, настолько длинной, что она, спадая с утеса ее грудей, опускалась ей аж до колен. Я бы сам с удовольствием проделал этот путь. Она освободила Майка от бриллианта Хоупа, который теперь висел у нее на шее, располагаясь чуть повыше расселины между ее грудями. Голова ее была украшена бриллиантовой диадемой с перьями, уши – огромными жемчужными серьгами.
Она наградила меня довольной улыбкой.
– Я же сказала вам, что могу произвести впечатление, если захочу.
– Вы шикарно выглядите, – запинаясь, проговорил я и поднялся. Она жестом попросила меня сесть, и вскоре мы принялись за приготовленное главным поваром филе палтуса (с соусом «Маргери»).
– Морис, – сказала она, имея в виду своего главного повара, – является самым бесценным драгоценным камнем в этом доме.
– Надеюсь, он не принес с собой проклятие?
– Нет, – она улыбнулась непринужденной улыбкой, несмотря на то что на ней теперь был более официальный наряд, – только родословную, связанную с лучшими кафе Парижа и Лондона. У него даже есть соответствующее образование. Только такого главного повара и надо иметь в доме.
– Буду иметь в виду. Полагаю, на соус «тартар» можно не рассчитывать.
Она рассмеялась; я был рад тому, что она начала понимать мои шутки, – шутить я умел и любил.
– Знаете, – сказала она, задумчиво разглядывая запатентованное блюдо Мориса – слоеное мороженое, – деньги иметь хорошо, и мне нравится их иметь, но они не дают самого главного в жизни – друзей, здоровье, уважение. И они делают человека слабым, эгоистичным, потворствующим своим желаниям.
– Вы хотите сказать, что пока мы в этом дворце едим мороженое, там, в городе, есть люди, которые питаются объедками и живут в лачугах из консервных банок?
Она печально кивнула, хотя в этот момент пробовала мороженое.
– Если бы тогда, много лет назад, у меня хватало бы смелости жить так, как хотела я... не обращая внимания на Неда и его семью, на своих родителей и свою семью... то я могла бы к этому времени помочь уже очень многим несчастным людям... Я могла бы делать гораздо больше добра в своей жизни.
Она облизнула мороженое с губ и с сожалением покачала головой.
– Но вы и так стараетесь делать добро, – заметил я. – Линдбергам и их мальчику.
– Да. По мере моих скромных возможностей. Если вы закончили, мистер Геллер, мы с вами можем перейти в гостиную, и я вам все объясню.
Я взял ее под руку, и мы пошли через этот громадный величественный дом, через бальный зал Людовика XV, но на этот раз не на террасу, а в комнату, размерами почти не уступавшую бальному залу, где уютно расставленная роскошная плюшевая мебель омывалась теплым золотым светом из массивного мраморного камина.
– Я уже выпила два бокала вина, – сказала миссис Мак-Лин, встав возле тележки для спиртного размером не меньше тех, что возят торговцы на Максвелл-стрит, только красного дерева и с золотой инкрустацией. – Это моя норма. Но если вы хотите еще...
– Спасибо, мне достаточно, – сказал я, усаживаясь на огромную софу напротив пылающего камина. Эта скромная гостиная была высотой в двадцать футов, в одну ее стену был встроен массивный орган, часть паркетного пола покрывал персидский ковер, немногим меньше озера Мичиган.
Она села возле меня, пододвинула к себе пуф, сбросила туфли и положила на него ноги в шелковых чулках. Из ее правой туфли выпала толстая дугообразная опора. Увидев, что я заметил это, она потянула меня за руку и указала на свои крошечные ступни пошевелила пальцами правой ноги.
– Видите? – сказала она. – Короче. После того случая, о котором я вам рассказывала.
– Мне они кажутся великолепными.
– Мистер Геллер, вы галантный мужчина.
– Все так говорят. Может быть, вы сегодня нарушите свою норму и позволите мне принести вам выпить?
Она улыбнулась озорной улыбкой:
– Почему бы и нет?
Я налил себе немного «Бекарди» без льда, а ей херес.
– Благодарю вас, мистер Геллер, – сказала она, сделав глоток.
– Можете называть меня Нейтом.
– Можно? А вы можете называть меня Эвелин.
– Охотно. Расскажите мне, пожалуйста, о Гастоне Буллоке Минзе.
– Хорошо.
Ее красивое лицо казалось безмятежным в свете камина; рассказывая, она, словно завороженная, глядела на огонь.
– Как я уже сказала, с самого начала я чувствовала, что похищение ребенка Линдбергов – дело рук преступного мира. Но я не могла предложить себя в качестве посредницы – какой уважающий себя преступник захочет иметь дело с капризной светской дамой, какой является Эвелин Уолш Мак-Лин?! К тому же говорят, чтобы поймать жулика, нужно быть жуликом, а Гастон Буллок Минз идеально подходит для этой роли.
– Почему вы так считаете?
Сделав еще один глоток хереса, она подняла одну бровь.
– Я знала, что он провернул много темных делишек при администрации Хардинга. Он знал все ходы и выходы в столице, начиная от задворков и кончая гостиными в богатых домах.
– Он сидел в тюрьме, не так ли?
Она кивнула:
– До недавнего времени он находился в федеральной тюрьме в Атланте по обвинению в нарушении «сухого закона» за злоупотребления, которые он допускал, будучи агентом министерства юстиции.
– Брал взятки от бутлегеров?
– Вот именно. Как бы там ни было, я впервые встретилась с ним несколько лет назад, когда наши друзья из правительства не пожелали связаться с Минзом непосредственно по поводу некоторых документов,
