гораздо более храброго подростка.
Между тем с экрана телевизора снова и снова звучало имя Мэри Лу. Ее миловидное лицо глядело на Тедди с первых полос газет, напоминая о той страшной ночи, когда Мила нажала на спусковой крючок и изменила его жизнь. Ему было жаль убитую актрису, до слез жаль, но еще больше Тедди жалел себя.
Ведь он был ни в чем не виноват, а его собирались судить.
Правда, в глубине души Тедди сознавал свою вину и ненавидел себя за то, что он совершил, но еще больше он ненавидел Милу. Она запудрила ему мозги, она использовала его. Убила Мэри Лу. А теперь пыталась свалить на него всю ответственность.
Как он мог до такой степени поддаться ее чарам?
Почему не остановил ее, пока не стало слишком поздно? Даже в последний момент, осознав, что через секунду раздастся выстрел, он мог броситься на Милу и постараться либо выбить у нее револьвер, либо отвести ствол от груди Мэри Лу, но он не сделал ни того ни другого.
И за это он заслуживал наказания, даже если это означало, что его упрячут за решетку и он будет теперь существовать рядом с ворами и убийцами.
Отец был прав – он должен был сам пойти в полицию. Это был его единственный шанс.
Но он не воспользовался им. Теперь настало время расплачиваться за трусость.
Оказавшись в камере вместе с еще несколькими девушками-заключенными, Мила очень быстро поняла, что здесь ей не место. Особенное отвращение вызывали в ней уродливая тюремная одежда и хмурые надзирательницы, которые, казалось, вообще разучились улыбаться. «Старые лесбы, – решила Мила. – Ну ничего, со мной вам ничего не обломится. Я выйду отсюда раньше, чем вам удастся трахнуть меня».
На вторую ночь своего пребывания в камере Мила поссорилась с пухлой брюнеткой, которая посягнула на ее порцию вечерней баланды. Началось все со словесных оскорблений, а закончилось грандиозной дракой, в которой Мила до крови разбила сопернице нос и выдрала клок волос. Двадцатичетырехчасовое заключение в карцере, являвшееся обычной наградой за подобные подвиги, привело Милу в бессильную ярость, но, вернувшись в камеру, она с удовольствием обнаружила, что ее авторитет среди товарок значительно возрос. Очень скоро она уже чувствовала себя в тюрьме как дома и готова была считать своих сокамерниц «отличными девчонками». (Избитую ею брюнетку, оказав первую помощь, перевели в другой блок.) Особенно по душе пришлась Миле ее соседка по нарам, которую звали Мейбелин Браунинг. Мейбелин была худенькой светловолосой девушкой двадцати с небольшим лет, с румяным, кукольным личиком и ярко- синими, словно нарисованными акварелью глазами. Самой запоминающейся ее чертой был не правильный прикус, который, однако, нисколько ее не портил, а, напротив, придавал некоторую пикантность невыразительному лицу Мейбелин.
– Что ты натворила? – поинтересовалась Мейбелин, машинально жуя прядь волос, свисавшую ей на лицо. Сначала эта привычка Мейбелин казалась Миле отвратительной, но потом она поймала себя на том, что ей это даже нравится.
– Да так… пристрелила одну черножопую, – ответила она с показной бравадой. – А ты?
– Я-то?.. – На кукольном личике Мейбелин показалась бледная улыбка. – Меня взяли за то, что я несколько раз ткнула свою бабку кухонным ножом, пока та спала. Жаль, что эта подлая сука не сдохла. Ну ничего, в другой раз я обязательно доведу дело до конца. Либо я, либо мой брат – один из нас обязательно ее прикончит.
– Что же твой брат не помог тебе в этот раз? – спросила Мила небрежно, хотя от рассказа Мейбелин ей стало не по себе.
– Дюка не было, он бы точно нарезал ремней из этой старой коровы.
– Что она вам такого сделала, что вы хотите ее убить? – поинтересовалась Мила.
– Осталась в живых, после того как умер наш дед.
Это было сказано искренне и серьезно, и Мила Почувствовала, что Мейбелин нравится ей все больше и больше, хотя интуиция подсказала ей, что с такой крутой девчонкой даже ей надо держать ухо востро.
Так проходили монотонные дни. Мила, которая каждый день ждала, что Ирен внесет за нее залог, начала нервничать. Она была уверена, что Прайс Вашингтон пришлет ей своего адвоката, но и этого тоже не случилось. Вместо этого Милу вызвали однажды в комнату для допросов, где ее ждал государственный защитник – сорокалетний неряшливый мужчина в потрепанном пиджачке. У Милы этот тип никакого доверия не вызвал.
– Я хочу выйти отсюда, – хмуро заявила Мила, разглядывая потертый воротник его белой рубашки. – И поскорее. Я ничего не сделала – эту чернозадую суку застрелил Тедди Вашингтон. Я могу это доказать.
– Как? – живо поинтересовался адвокат.
– Увидите – Тебе лучше все рассказать. – Адвокат доверительно склонился к девушке, обдавая ее запахом гнили изо рта. – Расскажи мне все, что тебе известно.
– Когда придет время – расскажу, – надменно бросила Мила, разглядывая фамилию на пропуске, прикрепленном к лацкану коричневого пиджака Адвоката звали Уиллард Хоксмит. Сам он так и не представился.
– Что ж, посмотрим, что здесь можно сделать, – сказал адвокат и ушел. С тех пор Мила его не видела.
А дни шли один за другим, и внутри Милы сменяли друг друга ярость и отчаяние. Временами ей начинало казаться, что весь мир ополчился на нее – весь мир, включая ее собственную мать, которая даже ни разу не пришла ее навестить.
Потом ей стало на всех наплевать. «Они заплатят мне за все, – решила Мила. – И Тедди, и Прайс, и Ирен тоже…» Как это сделать. Мила давно обдумала.
У нее в руках было секретное оружие, решающая улика – револьвер Прайса с отпечатками Тедди на рукоятке и барабане. Мила надежно спрятала его, боясь, как бы оружие не попало в руки копам, которых Прайс мог легко купить со всеми потрохами. Достать его она намеревалась только тогда, когда наступит решающий момент. И тогда револьвер выстрелит во второй раз, только не пулями, а дерьмом, которое полетит и в самого Прайса, и в его недоделанного сыночка-размазню.
