– Думаю, прекрасно понимаешь, – отрезал Мейсон. – И вообще, Тедди, запомни накрепко: если будешь во всем меня слушаться, то выйдешь на свободу, а девчонка останется в тюрьме. Но если ты начнешь своевольничать, может получиться, что в тюрьме окажешься именно ты. Не забывай, что сочувствие присяжных изначально будет на стороне этой Капистани, а не на твоей.
– Это почему? – удивился Тедди. – Ведь это она совершила убийство, а не я.
– Это ты так говоришь, – возразил адвокат. – К счастью для тебя, то же самое показывает Ленни Голден, но в суде это все равно будет выглядеть так, словно богатый подонок и черномазый бандит сговорились, чтобы засадить за решетку ни в чем не повинную белую девчонку. Не забывай, парень: ты – черный, а мы – в Америке.
Тедди пожал плечами. Ему еще никогда не доводилось сталкиваться с проявлениями расизма, поэтому он не совсем хорошо понимал, о чем толкует этот адвокат, похожий в своей идиотской шляпе на клоуна.
Тем не менее он был готов слушаться его во всем. Несколько дней назад Прайс сказал сыну, что в суде он будет сражаться за свою жизнь, ни больше ни меньше, и с тех пор эти слова не выходили у него из головы. В конце концов Тедди вполне проникся серьезностью ситуации, хотя некоторое недоумение по поводу того, почему он должен отвечать за то, чего не совершал, по-прежнему его не покидало.
Конечно, он задумывался и о том, что сейчас испытывает Мила, на что она надеется и что собирается предпринять. Напугана ли она так же, как он, или, по своему обыкновению, ведет себя так, словно ей на все плевать? Ему очень хотелось спросить об этом у Ирен, но Прайс строго-настрого запретил сыну обращаться к экономке с любыми вопросами, выходящими за пределы ее обязанностей. «По-хорошему, мне следовало бы уволить ее, – сказал сыну Прайс. – Но боюсь, что без Ирен в доме все начнет разваливаться. Вести хозяйство она умеет как никто другой».
После встречи с матерью Тедди некоторое время ждал, что она позвонит или приедет, чтобы снова повидаться с ним до суда, но Джини не сделала ни того ни другого, и он терялся в догадках. Как же она на самом деле к нему относится, спрашивал себя Тедди.
И правда ли, что она не навещала его раньше только потому, что Прайс ей не позволял?
Вспомнив об отце, Тедди посмотрел на него украдкой и вздохнул с облегчением. Он был благодарен отцу за то, что Прайс не оставил его одного с этим краснорожим ковбоем, который вел себя так, словно получил над жизнью Тедди неограниченную власть.
Впрочем, он хорошо понимал, что отцу тоже приходится нелегко и что шумиха, которую подняли вокруг этой истории журналисты, может стоить ему карьеры.
Обо всем этом Тедди вспоминал уже сидя в зале суда. Прайс в сопровождении Гринспена, телохранителей и своего агента-рекламщика только что вошел и усаживался в первом ряду. Лицо у него было каменным, и Тедди снова подумал об ордах журналистов и телевизионщиков, которые держали здание суда в настоящей осаде.
Вскоре после этого прибыла и Джини. Проигнорировав рекомендации Гринспена и Димаджо, она нарядилась в тесный комбинезон «под леопарда», который только подчеркивал ее внушительные формы. На плечи Джини набросила яркий платок, в ушах полыхали алые серьги, а губы были кроваво-красного цвета. Вместе с искусственной улыбкой, не сходившей с ее лица, этот наряд производил впечатление настолько кричащее и вульгарное, что Гринспен схватился за голову, а Димаджо вполголоса выругался.
Тем временем Джини, не обращая на адвокатов никакого внимания, уселась рядом с Прайсом.
– Я хотела взять с собой моего маленького песика, – капризно пожаловалась она своему бывшему мужу. – Но один из твоих идиотов адвокатов сказал, что животные в зал суда не допускаются. Но мой Тото – не животное. Он мне почти как сын…
Прайс смерил ее мрачным взглядом.
– Разве мои адвокаты не сказали тебе, как ты должна одеться? – спросил он.
– А ты хотел бы, чтобы я выглядела как уборщица? – съязвила Джини. – Там, на лестнице, сотни корреспондентов, и все они меня фотографировали.
Не могу же я пропустить такую возможность! Несколько снимков в крупных газетах могли бы помочь моей карьере.
– Какой карьере? – изумился Прайс.
– А ты думал, что только у тебя может быть карьера? – ехидно осведомилась Джини. – После того как мы разбежались, я начала петь. Между прочим, у меня обнаружился редкий голос.
Прайс припомнил их ссоры, когда Джини визжала и ревела, как пароходная сирена. Что и говорить, голос у нее действительно был редким.
– Петь? – повторил он. – Но у тебя же нет слуха.
– Это ты так думаешь, – парировала Джини. – А на самом деле я пою не хуже Дайаны Росс, мне уже многие об этом говорили.
– Но ты здесь не для того, чтобы рекламировать себя, – напомнил Прайс, с трудом сдерживая нарастающее раздражение. – Тебя просили приехать, чтобы поддержать Тедди. Мы должны были выступить как единая семья, а ты выглядишь так, словно… словно ты случайно зашла сюда с бульвара Голливуд.
– Да пошел ты!.. – огрызнулась Джини. – Ведь я же приехала, что тебе еще надо?
– Ты приехала потому, что я тебе за это плачу, – напомнил Прайс. – Завтра оденься поскромнее, в противном случае можешь вообще не появляться.
– Пошел ты! – повторила Джини.
Прайс стиснул зубы. Накануне вечером ему снова позвонил импресарио и сообщил, что начало съемок его нового фильма будет откладываться до тех пор, пока ситуация не станет более определенной. Ну и хрен с ним, подумал Прайс зло. Кому нужны эти дурацкие фильмы?! Он неплохо зарабатывал своими комедийными шоу, а после суда у него появится материал для новой, совершенно потрясающей постановки.
Сидя в фургоне для перевозки преступников, Мила думала о Мейбелин и о том, о чем они
