какую я представляю, но женщина не дала ему докончить.
— Я же сказала: выйдите!
Тон, каким она это произнесла, был самым что ни на есть решительным.
Хранители переглянулись, потом старший кивнул напарнику, оба попятились и исчезли за дверью.
Едва это случилось, женщина вновь вернула взгляд на меня и улыбнулась. Ее улыбка была совсем не похожа на те, какими потчевали меня представитель Корпорации и очкастый врач. Эта улыбка была открытой, естественной и, я даже осмелился бы сказать, доброжелательной.
— Проходите, пожалуйста.
Ощущая крайнюю неловкость, я несмело двинулся вперед.
— Сюда.
Женщина, похоже, не желала смущать меня и потому тактично смотрела в точку, чуть выше моей головы. Изящная рука указала на кресло, оснащенное зажимами и множеством вьющихся проводов. Кресло располагалось точно посреди комнаты и напоминало электрический стул, виденный мной некогда в одном из музеев Сомметы; от подобной ассоциации я невольно вздрогнул. Моя реакция не ускользнула от зорких глаз незнакомки.
— Не беспокойтесь, это всего лишь психодетектор.
— Знаю! — буркнул я без особой доброжелательности.
— Вам приходилось его видеть?
— И не только видеть. К вашему сведению, у меня категория «А», а номер «И»! — Изобразив наглую ухмылку, я вызывающе посмотрел на самоуверенную леди и испытал удовольствие, заметив, что ее губы слегка дрогнули.. — Так что, может, все-таки вызвать хранителей?!
Не знаю, что уловила она в моем голосе — издевку или что-то иное. Но ответ был неожиданным:
— Ни к чему. По-моему, вы не склонны к насилию.
Я не стал возражать. Если ей угодно считать, что я настроен мирно, пусть считает. Вместо ответа я подошел к креслу и неторопливо опустил зад на сиденье, которое оказалось жестким и холодным. По телу моментально побежали мурашки. Я поежился и искоса посмотрел на незнакомку. Она продолжала изучать меня. Глаза у нее были синие и глубокие. От их пристального взгляда та неловкость, какую я испытывал, усилилась еще более. Я ощущал себя подопытным кроликом, ожидающим, когда же его оскальпируют. Мерзкое, скажу вам, чувство! Быть может, стоило попытаться объяснить это?
— Знаете, мэм…
Я неосторожно заглянул в синие глаза и утратил стройность речи. В столь незавидную ситуацию мне не приходилось попадать давно. В последний раз я чувствовал себя подобным образом еще подростком, когда в скаутском лагере воспитатель застукал меня за весьма увлекательным занятием — я подглядывал в дырочку в стене ватерклозета за писающими девочками. Старое и очень неприятное воспоминание.
— Знаете… — Слова вновь куда-то пропали.
— Говорите, не стесняйтесь! — подбодрила женщина, приближаясь ко мне едва ли не вплотную.
От нее исходил тонкий аромат весеннего леса. Невольно подумалось: ничего себе — «не стесняйтесь»!
— Знаете, в одеянии Адама я чувствую себя не очень приятно, — разродился я наконец с третьей попытки. — Был бы очень благодарен, если б у вас нашлось нечто, что я мог бы набросить на себя.
— У меня ничего нет! — радостно откликнулась хозяйка кабинета. — Кроме того, согласно правилам, во время сеанса психодетекции тело испытуемого должно быть лишено одежды. Любой кусок инородного материала может вызвать искажения и повлиять на достоверность информации. Если вы полагаете, что смущаете меня, можете не беспокоиться на этот счет. Я уже повидала обнаженных мужчин.
Тут мне захотелось сказать, что это она смущает меня, но я промолчал. Мое молчание было истолковано неверно. Женщина решила, что, раз все недоразумения улажены, можно приступать к делу.
— Итак, если вы не против, начнем!
Я обреченно кивнул:
— Хорошо.
Наградой за послушание была ласковая улыбка.
— Для начала позвольте представиться. Меня зовут Ханна Оуген. Я врач-психоаналитик.
— Дип…
Хозяйка оборвала меня на полуслове:
— О том, как вас зовут, вы скажете потом! А сейчас, будьте любезны, положите левую руку на подлокотник.
Я сделал то, о чем меня попросили, и через миг вокруг моего запястья обвился кожаный ремешок, накрепко притянувший руку к металлу. Тихо чмокнул, присасываясь к коже, обрезиненный датчик.
— Теперь правую. — Так как на этот раз я не спешил исполнить просьбу, женщина недоуменно подняла на меня васильковые глаза. — В чем дело? Вам что-то мешает?
У меня возникло настойчивое желание потребовать хотя бы носовой платок, но вместо этого я спросил:
— А вам?
— Нет, — с обезоруживающим спокойствием ответила хозяйка кабинета.
— Хорошо! — Я изобразил развязную ухмылку. — Только прошу учесть, что за последствия я не отвечаю.
Ханна хмыкнула и с восхитительной небрежностью, повергшей меня в состояние то ли разъяренного быка, то ли посаженного в клетку тигра, бросила:
— О каких последствиях вы говорите?
После этого мне не оставалось ничего другого, как прекратить пустые препирательства и положить на подлокотник правую руку. В тот же миг мое естество выросло до приаповых размеров, приняв крайне вызывающий вид. Однако женщина ничем не выказала своего смущения. Она повторила уже знакомую операцию, сковав мою вторую руку, после чего, присев, принялась надевать мне путы на ноги. При этом ее рыжеватые волосы щекотали мне колени, так что стало совсем невмоготу. Естество бурно пульсировало, словно желая дотянуться до вожделенной цели. Однако мои муки мало волновали красотку. Покончив с ногами, она поднялась и начала крепить датчики, разбрасывая их по всему телу. Вскоре я превратился в опутанное проводами чучело. Единственным участком плоти, не удостоенным внимания, был… Вы сами понимаете, о чем я говорю. Словно оскорбившись на подобное отношение, естество успокоилось, съежившись до естественных размеров. В тот же миг на мою голову нахлобучили холодное металлическое нечто, зажимы которого больно врезались в кожу. Я невольно поморщился, но на этом предварительные манипуляции были закончены. Ханна оставила меня в покое и отступила на шаг, дабы полюбоваться своим творением.
Я обстроил улыбку, должную выражать высшую степень счастья. Униженный, догола раздетый, а теперь еще распятый и облепленный проводами — стоило ли претерпевать такие мучения, чтобы быть убитым? Я начинал сомневаться в этом. Гостеприимная хозяйка по-прежнему не желала замечать моих терзаний.
— Ну вот, теперь, пожалуй, можно и начать! — бодро заявила она, в последний раз осмотрев мою тощую фигуру. — Вы не против?
— Как я могу быть против, мэм?
— Зовите меня просто Ханна.
Я сдержал усмешку. Какая роскошная фраза: зовите меня просто Ханна! Эта дамочка, по всей очевидности, набивалась мне в друзья. Так проще влезть в душу, я понимал это. А ей непременно нужно было влезть в мою душу, за это она и получала деньги. Впрочем, я ничего не имел против нее. Каждый из нас делал свое дело.
— Хорошо, Ханна.
Она улыбнулась в ответ. Улыбка вышла столь естественной, что я внезапно ощутил острую тоску — по теплу, по ласке, по женщине. По мягкой руке, что провела бы по стриженым волосам. В груди стало тепло и одновременно пусто. Странная, непонятная, неуютная пустота. Мне захотелось разорвать путы и
