— Да, — сказал я.
Толстый господин взглянул на меня без ожидаемого мной интереса:
— Как я понимаю, вы согласны.
Мы вновь были на «вы», что, верно, должно было подчеркнуть торжественность момента.
— Да, — повторил я, испытывая вполне объяснимую досаду по поводу того равнодушия, которое исходило от собеседника.
— Хорошо, тогда поставьте подпись.
Сквозь щель стола вылез лист бумаги. Я неторопливо цапнул его. То был договор, какой я видел накануне. Только теперь он был скреплен печатью Высшего Конституционного Совета, жирно оттиснутой над первой строкой. Как все и должно быть.
Я посмотрел на толстяка, тот, в свою очередь, внимательно наблюдал за тем, как я изучаю документ.
— Чем мне расписаться?
— Видите внизу листа черный кружок?
— Да.
— Прикоснитесь к нему большим пальцем правой руки и подержите палец в таком положении несколько секунд.
Я исполнил то, что было велено.
— Достаточно?
— Вполне.
Я поднял руку. На черном фоне отчетливо виднелся зеленоватый отпечаток моего пальца.
— Все?
— Да, спасибо. Теперь суньте договор обратно в щель.
Лист исчез в чреве стола, а через мгновение очутился в руках толстяка. Дотошно изучив отпечаток, представитель Корпорации положил бумагу в папочку, где уже покоились несколько подобных листков. Физиономия его выражала крайнюю степень довольства. Так ухмыляется кот, заприметивший оставленное без присмотра блюдце со сметаной.
— Что теперь? — поинтересовался я, испытывая желание въехать в эту жирную рожу кулаком.
— Теперь вам предстоит пройти физиологическое обследование, а также проверку на психодетекторе. Приходилось слышать о таком?
— Да, — подтвердил я. — Когда-то подобное устройство именовалось детектором лжи, но потом это название показалось кому-то наверху неблагозвучным и было заменено на настоящее.
Лицо представителя Корпорации превратилось в одну сплошную улыбку.
— В таком случае, господин Бонуэр, сейчас вас проводят в бокс, в котором вам предстоит провести весь подготовительный период, а через некоторое время отведут на осмотр. В свою камеру вы больше не вернетесь. Отныне вы — свободный человек! — Толстяк привстал и церемонно дернул головой. — Позвольте поздравить вас с этим!
Я кисло кивнул в ответ. Никаких особых восторгов я покуда не испытывал. Версус оскорблено пожал плечами, сел и вызвал охрану.
Под бдительным присмотром двух привычно безликих хранителей я был препровожден в небольшую комнатку, внешне мало чем отличающуюся от моего прежнего жилища, и оставлен там.
Обо мне позабыли, но не настолько, чтобы я успел насладиться положением свободного человека. Вскоре дверь распахнулась, и началось очередное путешествие по длинным коридорам. Несмотря на то что я не был больше заключенным, отношение хранителей ко мне ничуть не изменилось. То же требование заложить за спину руки, те же отрывистые окрики, та же готовность сделать из меня отбивную. Тюрьма Сонг упорно не желала отпускать меня, и я не обижался на нее за это, так как знал, сколь опасно дарить свободу таким, как я. Я просто шагал вперед, без промедления реагируя на каждый окрик хранителей, и думал о том дне, когда смогу пройти по родному городу и когда за спиной не будет слышна вкрадчивая поступь надзирателя. Но от этого дня меня отделяли бесконечность и еще одиннадцать трупов, которые покуда были не трупами, а людьми, мечтавшими примерно о том же, о чем и я. От этого дня меня отделяло короткое жесткое слово, впитавшее в себя эманацию всех слов, определяющих сущность нашего мира: черное слово «смерть».
За этими раздумьями я не заметил, как очутился в помещении, полном всяких блестящих штуковин и людей в халатах болотного цвета. У дверей меня встретил тип в круглых очках.
— Раздевайтесь, — блеснув линзами, коротко предложил он.
По правде говоря, я слегка замялся. Среди тонущих в болотном одноцветье лиц я приметил несколько, явно принадлежащих противоположному полу. Не скажу, что отличаюсь чрезмерной стыдливостью, но предстать обнаженным перед весьма миловидными девицами мне не очень-то хотелось. Я был не в той форме, чтобы обольщать женщин красотой своего тела. Я давненько не видел себя без тюремного комбинезона, но если принять во внимание скудость питания и полное отсутствие солнечных лучей, я должен был походить на ощипанного тощего петуха, поэтому предложение очкарика не вызвало у меня особого восторга. Я не исполнил приказа и красноречиво, как мне показалось, повел бровями в сторону ближайшей ко мне девицы. Но тип в очках или не понял, или не захотел понять меня. Одарив мою персону равнодушным взглядом, искаженным толстыми выпуклыми линзами, он нетерпеливо прибавил:
— Ну что же вы стоите? Раздевайтесь!
— Ты что, оглох? — рявкнул стоявший за моей спиной хранитель, и правая почка ощутила увесистое прикосновение кулака.
Я охнул от боли и счел его довод вполне убедительным, чтобы подчиниться. Дрожащими пальцами я потянул застежку от шеи к правому боку. Доведя ее до того места, где кончались рамки приличия, я замер и сдавленным шепотом пробормотал:
— А как же эти?
— Эти? — Тип в очках недоуменно уставился на меня. Потом до него дошло, что я имею в виду, и он ухмыльнулся: — Эти как-нибудь переживут. Они вдоволь насмотрелись здесь на всякое дерьмо. Твой голый зад, приятель, вряд ли их смутит.
Слова очкарика не убедили меня, но я не стал дожидаться, когда охранник придаст им дополнительный вес. Попрыгав поочередно на каждой ноге, я стащил с себя комбинезон и оказался в костюме Адама. Не скажу, что это произвело фурор. Люди в болотных халатах по-прежнему занимались своими делами, только охранник не удержался от соблазна врезать мне ладонью по мягкому месту.
— Дохляк!
Этот шлепок будто стал сигналом. Взоры находившихся в помещении разом обратились ко мне, отчего я ощутил себя нимфеткой, назначенной на роль главной дамы стриптиз-шоу. Руки автоматически отрепетировали движение футболиста, стоящего в стенке, щекам стало нестерпимо жарко.
Типу в очках пришлась не по душе выходка моего провожатого, и он строго прикрикнул на него, приказав оставить меня в покое. Я полагал, что хранитель огрызнется, но тот, к моему величайшему изумлению, беспрекословно повиновался и даже отступил от меня к двери, отчего я проникся уважением к очкарику, знающему себе цену. А тот окинул меня ласково-безразличным взглядом и предложил:
— Пожалуйста, сюда. Сейчас мы осмотрим вас.
Прикрываясь ладонями, я направился вслед за врачом к столу, за которым сидела молодая, весьма привлекательная особа. С ухмылкой поглядывая на растерявшегося Дипа Бонуэра, особа принялась задавать вопросы. Я сообщил ей свое имя, возраст и место рождения, а также имя своих родителей. Вдобавок у меня поинтересовались последним местом проживания, а также родом деятельности, какой я занимался, будучи на свободе, после чего я был препровожден далее. Очкарик отвел меня за ширму, где была кушетка, над которой нависал громадный, устрашающего вида аппарат — помесь дыбы с гильотиной. Мне велели лечь на кушетку, я повиновался, испытывая неприятный холодок в животе. Но ничего дурного не случилось. Аппарат оказался безобидным сканером-диагностом, неторопливо и дотошно исследовавшим состояние моих внутренностей. Выяснилось, что потроха у меня еще не прогнили.
— Очень даже неплохо! — подчеркнул очкарик, ознакомившись с выкладкой на дисплее. — У большинства ваших товарищей дела обстоят куда хуже.
