Кабинет ее тоже оказался на первый взгляд довольно уютным. Снова посмотрев на часы, Алена Алексеевна извинительным жестом пожала плечами, уже от двери улыбнулась ободряюще – давай, мол, осваивайся, – и торопливо зацокала каблуками по коридору. Сев за рабочий стол, Катя провела ладонью по экрану компьютера, смахивая тонкий налет пыли. Ладонь, кстати, довольно нервно подрагивала, от волнения, наверное. Хотя чего уж так волноваться-то? Приняли вроде хорошо, очень да же душевно. Прокрутившись на стуле, она огляделась вокруг уже немного по-хозяйски. Темновато здесь, конечно. И душно. Надо окно открыть, проветрить.
Подняв жалюзи, она открыла окно, вдохнула полной грудью, постояла еще минуту, слушая, как шелестят на ветру тополиные листья. Понятно, отчего в кабинете так темно – тополя дневной свет практически не пропускают. Вообще, в принципе, ей всегда нравилось, когда дневной свет не вламывался в окно, а исподволь проникал в комнату через листву деревьев. Шелест листьев, игра света и тени вроде как покой вызывают, умиротворение. А тут… Тут что-то не так. Что-то до странности жалкое вдруг послышалось ей в шелесте здешних тополей. И свет проникает – не так. Дома, в их дворе, деревья совсем по-другому шумят… Хотя – ерунда все это. Тополя – они везде одинаковые. Не стоит идти на поводу собственного смятения. Она ж сюда не в поисках умиротворения да покоя пришла. Работать надо. Так, что у них тут за документация, посмотрим…
Аккуратные папочки на полках большого, занимающего всю стену шкафа стояли одна к одной, в ровную шеренгу, как солдаты на параде. «Журнал учета индивидуального сопровождения» – прочитала она на корешке название одной из них и тут же прониклась то ли уважением, то ли давешним испугом. Надо же, все они тут учитывают, в журнальчик записывают… А это что? «Журнал консультаций с педагогами». Ничего себе. И что это значит? Пришел педагог проконсультироваться, и тут же надо этот приход в папочке зафиксировать? Как в поликлинике, что ли, когда врач все жалобы больного в амбулаторную карту записывает? Ну, в поликлинике – это понятно, а здесь зачем? А это что за папка, сейчас прочитаем… «Отчеты о проделанной работе»? Ну, тогда все ясно, зачем консультации педагогов фиксировать. Для отчета, значит.
На следующей полке, повыше, папочки стояли еще теснее. Названий у них не было, только номера на корешках. С первого номера по сорок пятый. А, так это по количеству детей, наверное! Алена Алексеевна сказала, что в детдоме на сегодняшний день проживает сорок пять воспитанников. Так, полюбопытствуем…
Вытянув наугад одну из папок, она прочла запечатанное под скотч название – «Индивидуальная папка воспитанницы ГОУ «Егорьевский детский дом» Степановой Марии с мониторингом ее развития». И хмыкнула тихонько, подняв брови, – во как! С мониторингом, главное. Так, что там внутри за мониторинг, интересно?
Открыв папку, она с некоторым опасением начала листать аккуратно заправленные в файлы страницы. И чем дальше листала, тем больше недоумевала. Что это? Таблички какие-то, цифры, стрелочки, галочки… А в табличках – пугающие названия показателей. Адаптационный потенциал, функциональное состояние, вегетоэмоциональный тонус, психоэмоциональный статус… В общем, по всем статьям развитие воспитанницы Маши Степановой отмониторено и в папочке зафиксировано. И в отчетные данные вписано. Сразу видно – работал человек, не зря свою зарплату получал.
Захлопнув папку, она сердито всунула ее на свое законное пронумерованное место. Даже с каким-то протестом всунула. И тут же себя одернула – чего это она вдруг, с протестом-то? Сама ни бум-бум, а туда же, с протестом… Наверняка же все эти формальности прописаны в инструкциях каких-нибудь, и есть установленная высшими инстанциями номенклатура дел. Потому что детдом – учреждение государственное. А государство – оно ж не мамка. Если любить не может, так хоть отмониторит по всем статьям.
Неожиданно глаза ее остановились на корешке одной из папок – «Характеристики воспитанников ГОУ «Егорьевский детский дом», и она решительным жестом вытащила ее из общего ряда. Вот с этого, пожалуй, она сегодня и начнет. А во всех этих отчетах и журналах потом разберется. Сев за стол, она открыла папку, углубилась в чтение…
Первая же характеристика вызвала у нее странное чувство – не характеристика, а жалоба какая-то на плохого ребенка. Даже пришла на ум фраза из очень популярного фильма: «…такую сильную неприязнь испитываю!» Нет, и впрямь, чего же писавшая все это психолог (судя по подписи под характеристикой – Петрова А.Н.) так этого двенадцатилетнего мальчишку невзлюбила? Что это значит – «не инициативен, не общителен, не аккуратен, раздражителен, упрям, конфликтен, ворчлив, драчлив, гневлив»? Такое чувство, будто она не характеристику составляет, а собственное раздражение выплескивает. А это? «…Налицо признаки психического напряжения и невротических тенденций – часто спотыкается, склонен к мелкому травматизму». А кто, простите, в двенадцать мальчишеских лет не склонен к мелкому травматизму? Кто коленок об асфальт не расшибает? Нет, правда, странно…
Следующая характеристика один в один копировала первую. На этот раз «конфликтна, гневлива и драчлива» была девочка по имени Ксения Степанова. Уж не та ли это Ксюша, что ее утром к Алене Алексеевне провожала? Почитаем, что там дальше про нее… «Любит подслушивать разговоры взрослых, копировать их привычки, подглядывать, сплетничать». Да скажите, кто из нас в детстве не любил подслушивать разговоры взрослых? А копировать их привычки – вообще уж святое дело. Это дети все-таки. О, а вот это уж вообще удар под дых: «…внешне всегда неопрятна, не считает нужным за собой следить, что вызывает ужасный дискомфорт у окружающих. Не любит стирать свои вещи, может носить их неделю». Ничего себе, пригвоздила Петрова А.Н. девочку. И главное, нехорошо так, мерзко, по-бабьи. Фу, даже читать дальше не хочется…
И третья характеристика ничем не отличалась от предыдущих – писана была в том же духе. А вот, например, какая «милая» фраза: «…школу посещает с неохотой, необходимость выполнения домашнего задания вызывает стойкие отрицательные эмоции». Ха! Да у кого в десять лет выполнение домашнего задания вызывало стойкие положительные эмоции, скажите? А дальше – еще интереснее: «…по всем вышеперечисленным признакам склонен к бродяжничеству, воровству, обману, дружбе с личностями асоциальной направленности». Вот это да! Прямо готовое обвинительное заключение получилось, а не характеристика.
Вздохнув, Катя раздраженно захлопнула папку – не захотелось больше таким вот образом знакомиться с воспитанниками детского дома. И вообще… Странное чувство у нее от всего прочитанного сложилось. Будто возникло перед ней сейчас лицо той самой Петровой А.Н. – злобное, несчастное, неврастеническое. В глазах – ненависть плещется. К детям, к работе, к жизни вообще. Зато аккуратности у этой Петровой А.Н. не занимать – вон как папочки все по ранжиру в шкафу красиво выстроила. Журналы, отчеты, индивидуальный мониторинг. Как оценила бы Сонька – психолог, мать твою…
От легкого стука в дверь она вздрогнула, будто ее застали за чем-то неприличным, и, торопливо спрятав папку с характеристиками в ящик стола, проговорила с волнительной хрипотцой в голосе:
– Да, войдите…
– Можно? – просунулась в дверь голова той самой Ксюши, ее утренней знакомой.
– Конечно, можно.
– Это вы у нас теперь новый психолог, да? – с любопытством взглянула на нее девчонка, садясь на краешек стула напротив стола.
– Да, я новый психолог. Меня зовут Екатерина Валентиновна. А тебя зовут Ксюша, правильно?
– Ага!
– А фамилия у тебя – Степанова?
– Ага! А что?
– Да нет, ничего…
– Ой, Екатерина Валентиновна, я чего к вам пришла-то… Посмотрите, какую мне мама кофточку подарила!
Ксюша пружинкой подскочила со стула, крутанулась, демонстрируя кофточку. Потом снова присела на стул, проговорила радостно:
– Правда же, прикольная кофточка?
Катя в замешательстве нервно сглотнула слюну – на самом деле ничего «прикольного» в Ксюшиной кофточке не было. Старая линялая трикотажная тряпка с россыпью дешевых стекляшек на груди. Но не резать же правду-матку в глаза девчонке – как-то язык не поворачивается. Впрочем, Ксюша и времени ей
