были…
– Да откуда у тебя деньги! Нет, вы посмотрите на нее, люди добрые! Ты мне лапшу-то на уши не вешай, воровка! – все больше распалялась обокраденная женщина, сотрясая жирным пальцем где-то в районе Дилиной переносицы. – И зачем вас только сюда пускают, непонятно? Чтоб вы у нас последнее из-под носа тырили?
Повернувшись лицом к «людям добрым», она таким же звучным и одновременно истерическим голосом попросила «оставаться всех на своих местах до прихода милиции и дачи свидетельских показаний», однако отклика никакого не получила. Время было позднее, людям явно хотелось пренебречь исполнением гражданского и человеческого долга в пользу горячего домашнего ужина и телевизора.
Автобус меж тем уже подруливал к зданию автовокзала, и тетка плюхнулась рядом с ней на сиденье, решив, видимо, подстраховаться и перекрыть для Дили выход своим телом. Пассажиры уже кучковались в проходе, тоскливо поглядывая на дверь и отворачиваясь от гневных теткиных призывов, и, когда дверь открылась, зашевелились, затоптались нетерпеливо, подталкивая стоящих впереди сумками.
– Граждане, позвольте пройти… – втиснулся в толпу выходящих пассажиров высокий милиционер, огляделся над головами, – кто здесь у нас потерпевшая?
– Я! Я потерпевшая! – подпрыгнула на сиденье тетка и замахала навстречу милиционеру сразу двумя руками, будто он каким-то образом мог ее не заметить. – Я и воровку тут держу, идите сюда!
– Я не воровка! Я ничего у этой женщины не украла! Я всю дорогу спала, у меня тоже кошелек из сумки вытащили! – отчаянной скороговоркой, захлебываясь и приложив обе руки к груди, тихо залепетала Диля, с надеждой заглядывая в лицо милиционеру.
– Ладно. В отделении разберемся. Попрошу на выход.
– В каком отделении? – изумленно моргнула Диля.
– Тебе какая разница в каком… Воровка! – злобно ощерилась потерпевшая, вставая с места. – Топай давай, чего расселась!
– Придется везти вас обеих в Октябрьское отделение, район-то Октябрьский… – задумчиво проговорил милиционер, скорее для себя, чем отвечая на Дилин вопрос.
Ей показалось, когда она пошла вслед за милиционером, что у нее совсем нет ног. Исчезли. А передвигается она чудом, плывет сама собой туда, куда ей указывают. И головы тоже не было. Вместо нее образовалось сплошное туманное изумление, а настоящая голова осталась где-то там, в другом пространстве, вместе с исчезнувшими ногами. Рядом резво шевелилась потерпевшая, открывала рот, взмахивала руками, рассказывая свою историю милиционеру, и он взирал на нее сверху досадливо и отчасти равнодушно, как на муху, отогнать которую в данный момент не представляется никакой возможности.
Потом Диля ехала в железной коробке машины, и очень мерзла спина, и трясло, и стучали зубы – не от страха и холода, а будто сами по себе. Потом были обшарпанный коридор, и такой же обшарпанный стол, и мелькание милицейской формы, и разговоры какие-то. Организм отключился полностью, ушел вслед за головой в изумление. Наверное, таким образом инстинкт самосохранения включился.
– …Женщина, вы что, не слышите меня? Я вам прямые вопросы задаю! Вы русский язык понимаете? Вам переводчик нужен?
– Переводчик? Зачем переводчик? – встрепенулась Диля и огляделась вокруг себя так, будто и впрямь только что вернулась из небытия. – Нет, мне не нужен переводчик…
– Вы видели, видели, как она вздрогнула? – заговорщицки потянулась головой к милиционеру тетка, словно хотела боднуть его слегка, привлекая внимание. – Точно они были в сговоре, точно! Я знаю, что говорю! Вы ее прижмите хорошенько, она все расскажет!
– Ладно, гражданочка, разберемся. Вы напишите вот тут и тут: «С моих слов записано верно». И распишитесь. И все. И можете идти. Заявление вы написали, протокол мы составили…
– А когда мою сумку найдут?
– Будем стараться, гражданочка. Завтра следователь придет, ему все материалы передадут. Идите.
Тетка нехотя поднялась со стула и, в последний раз испепелив Дилю взглядом, важно двинулась к двери. Потом обернулась, проскулила неожиданно высоким, невесть откуда взявшимся голоском:
– А меня домой кто-нибудь отвезет? Поздно уже, транспорт не ходит…
– Сейчас патрульная машина как раз по вызову на вашу улицу пойдет. Идите скорее, а то не успеете! – будто подтолкнул ее взглядом милиционер.
Потом, переведя глаза на Дилю, произнес устало и равнодушно:
– Теперь с вами разберемся, гражданка Салохова. Регистрации, как я понял, у вас на сегодняшний день нет.
– Нет. Уже нет, – грустно подтвердила Диля.
– И срок пребывания закончился.
– Да. Закончился.
– И разрешения на работу вы не оформляли. Теперь, стало быть, еще и на краже попались.
– Нет! Я ничего у этой женщины не крала! Честное слово! Я вообще никогда и ни у кого… Ни разу в жизни… Что вы…
Закипевшие в носу, в глазах, в горле слезы не дали ей договорить, да и ни к чему это было, наверное. Слишком уж у милиционера вышло наружу то самое выражение лица – особое. Никаких эмоций не отображающее, кроме, пожалуй, некоторой брезгливости к ее слезам и незаконному статусу мигрантки.
– Ладно. Все равно мне вас полагается задержать до выяснения обстоятельств.
– Каких обстоятельств? Я ничего не украла!
– Вот следователь придет, разберется и все выяснит. Может, и отпустит вас под подписку до депортации. А может, и административное выдворение оформит… Хотя это вряд ли. Это если ваше участие в краже личного имущества не докажут.
– Отпустите меня, пожалуйста… – коротко всхлипнув и понимая уже, что никуда ее не отпустят, в отчаянии прошептала Диля. – У меня ребенок у знакомых оставлен, он же меня потеряет, перепугается… Ну, можно мне хотя бы позвонить…
– Что ж, звоните. Это не воспрещается, один звонок можно
Илхом сразу же взял трубку, после первого же звонка. Прокричал радостно:
– Эй, точик, ты где? Может, тебя встретить? Поздно уже!
– Илхом, я в милиции… – почему-то загораживая ладошкой трубку, сдавленно проговорила Диля.
– Где?!
– В милиции!
– Ай, как же так… Ну как же так, женщина, у тебя же регистрации нет, срока пребывания больше нет… Ай, женщина! Чтоб тебя! А как так получилось, точик?
Голос у Илхома был очень расстроенным, и снова захотелось плакать, но она сдержалась из последних сил, проговорила торопливо:
– Долго рассказывать, Илхом! Я не смогу тебе больше позвонить! Ты… Ты подержи у себя Алишера, ладно?
– Да без вопросов, точик…
– Ты… скажи ему, чтобы он меня ждал! Чтобы не волновался. Я… обязательно за ним приду… Обязательно… Он знает, пусть ждет меня!
– Ты только держись, точик. Плакать не надо. А за Алишера не волнуйся, пожалуйста. Если депортировать будут, без ребенка не имеют права. Ты им так и скажи! А я постараюсь что-нибудь для тебя сделать… Ты в каком отделении находишься?
– Кажется, в Октябрьском… Да, в Октябрьском!
Милиционер тут же вскинул на нее голову, посмотрел подозрительно, и Диля, вздрогнув, непроизвольно нажала на кнопку отбоя, быстро протянула ему телефон:
– Спасибо…
– Да не за что. Завтра следователю обязательно про ребенка скажите. Его надо будет в бумаги вносить, если миграционная служба распоряжение на депортацию оформлять начнет.
