На какое-то мгновение злоба во взгляде барона сменилась потрясенным удивлением, но он тут же оправился;
– Ты даже лгать как следует не умеешь!
– Джеймс тоже так считает. Пожалуйста, сэр, позвольте мне выйти. Уходите.
– Ни за что. И поскольку ты беременна, возможно, не заживешься долго на этой земле. Впрочем, распутницы, подобные тебе, всегда цепляются за жизнь, а таких ангелов, как моя Алисия, Господь забирает до срока. Молюсь, чтобы ты издохла в родах!
– И тогда вам придется ждать еще три года, прежде чем вы подсунете ему свою племянницу?
– Зачем? Джеймс забудет тебя и женится, раньше чем твоя могила порастет травой!
– Все это крайне неприятно, сэр. Прошу вас, оставьте меня в покое. Я вежлива с вами лишь потому, что сочувствую вашему горю. Но не я виновница смерти вашей дочери. Джеймс – мой муж, и вы должны привыкнуть к этой мысли. Если вы немедленно не уйдете, я буду вынуждена сделать то, что вам, вероятно, не очень понравится.
– И что же такого ты сделаешь, чертово отродье?
– Ну...
– Думаю, сэр, что моей жене хотелось бы остаться одной.
– Джеймс!
Обернувшись, барон увидел своего бывшего зятя, стоявшего под низко нависшими ветвями ивы.
– Джесси не лгала вам. Она не потаскуха. Она жокей. Пойдемте в дом, сэр, вам не мешает выпить бренди. Джесси, хорошенько вытрись. Не хватало тебе еще простудиться!
Барон в последний раз окинул ее убийственным взглядом, пожал плечами и последовал за Джеймсом.
Завязывая ленты туфельки, Джесси подумала, что не уверена, хочет ли еще раз встретиться с отцом усопшей Алисии.
Следующие несколько часов она провела, обихаживая Селину, одну из арабских кобыл, на которой Джеймс скакал в Йорке. Джесси стояла на коленях, грязная, как последний конюх, смазывая маслом копыта Селины, когда заметила чью-то тень. Подняв глаза, Джесси увидела стоявшего над ней мужа в черных сапогах, темно-коричневых бриджах и белой рубашке с распахнутым воротом. Он выглядел чудесно – красивый, загорелый, самый привлекательный мужчина на свете. Джесси понимала, что неприлично пристально уставилась на него, да еще с открытым ртом, и поскорее отвернулась.
– Тебе еще много осталось?
– Не очень.
Она погладила Селину по ноге.
– Настоящая красотка. Сколько ей?
– Семь. Она от Януса и уже успела произвести на свет двух жеребцов, резвых, как ветер. Ну а теперь уже поздно, и ты крайне нуждаешься в хорошей ванне! Выглядишь, как прежняя Джесси. Больше я этого не допущу, поскольку чувствую себя рядом с тобой испорченным, развратным старикашкой.
Подождав минутку, он присел рядом на корточки и навил на палец выбившийся локон.
– Даже твои «ручейки» мокрые.
– Раньше у меня их вообще не было.
– Верно.
– Ты должен помнить об этом, Джеймс. Прежняя Джесси не носила атласных сорочек.
– Прости, что разорвал ее.
– Миссис Кэтсдор пообещала починить. Она уже поняла, что я не слишком хорошо управляюсь с иглой, но считает это естественным, поскольку я приехала из колоний и всю жизнь провела с лошадьми. Я объяснила ей, что по этой же причине ты тоже вряд ли умеешь шить, но она только сочувственно поцокала языком, погладила меня по руке и сказала, что я нуждаюсь в наставлении опытной женщины и она готова мне помочь.
– Она права, и ты достаточно молода, чтобы учиться.
– Он уехал?
– Барон? Да. Он несчастный человек, Джесси, и мне жаль, что все так вышло. С другой стороны, как тебе взбрело в голову купаться в пруду голой?
Вопрос был глупым, и Джесси не сочла нужным на него отвечать. Кроме того, необходимо было протереть копыто Селины. Поднявшись, она погладила лошадь и расчесала пальцами гриву.
– Теперь ты настоящая красавица, девочка моя, куда красивее меня, и я не могу бегать так быстро, как ты. Вот тебе морковка. Не кусай меня за пальцы, бери осторожно. Молодец.
Джесси отряхнула юбку, и хотя понимала, что выглядит замарашкой, однако «ручейки», влажные от пота, оставались на месте. Кроме того, на ней не было панталон. Она бросила на Джеймса лукавый взгляд.
– И что это означает?
– Я совсем голая под юбкой, – сообщила она, рассмеялась, подобрала платье и помчалась, оглядываясь через плечо, чтобы получше разглядеть Джеймса, который стоял, словно громом пораженный, и тупо смотрел ей вслед.
Глава 21
– Джеймс?
– Хм-м-м?
– Много женщин умирают родами? Джеймс оторвал губы от шеи жены и откинулся в кресле, закрыв глаза.
– Да. Но ты не умрешь, Джесси. Клянусь. Я ведь говорил, что после смерти Алисии прочел все книги по акушерству. И расспрашивал Джорджа Рейвна. Не волнуйся.
– Возможно, я вообще не забеременею, после того как всю жизнь провела в седле.
– Где ты наслушалась этого вздора? Нет, не отвечай. Опять твоя мамаша, верно?
– Да. Она сказала, что я все себе растрясла и перестала быть женщиной.
– Однако сохранила девственность.
– Да, верно! – воскликнула она и при этом казалась довольной, как Фред, который в очередной раз припер к стене Клоринду, чтобы получить очередной удар клювом. – Да, ты прав – настоящее облегчение знать об этом. Может, и все остальное в порядке. По крайней мере я на это надеюсь. Я очень люблю жеребят и Чарльза с Энтони.
Воспоминание о том, как подалась под его натиском хрупкая преграда, заставило Джеймса затрепетать от вожделения. Он снова почувствовал, как врезается в нее. Картина получилась настолько яркой, что он едва не излился.
Джеймс притянул жену к себе и снова принялся покрывать быстрыми поцелуями-укусами ее шею. Джесси сидела у него на коленях в их общей спальне. Общей. Джеймс втолковал ей это сегодня, когда они поднялись наверх после ужина. Он не позволит жене спать одной в смежной комнате. Такое положение ему решительно не нравилось.
Джесси, совершенно ничего не знавшая о том, где и как должны спать супруги, серьезно кивнула.
– Я лучше буду спать с тобой. Никогда раньше ни с кем не спала. Какое интересное приключение! – И, наморщив лоб, добавила: – Знаешь, Джеймс, мне кажется, папа и мама не спали в одной постели.
– Ты снова трещишь, как сорока, Джесси.
– Прости. Ужасно нервничаю, Джеймс. Я в ночной сорочке, и ты знаешь, что под ней я совсем голая. Ты в халате, и мне известно, что под ним ничего нет. Поневоле чувствуешь себя не в своей тарелке.
Джеймс улыбнулся, целуя ее волосы, и, крепко прижав к себе, сказал:
– Ты права – мне тоже не по себе. Никогда не думал, что буду питать к тебе какие-то чувства, кроме желания прийти первым на скачках. И теперь, развязав этот миленький бант, я могу просунуть руку за ворот и коснуться твоей груди. Ты такая мягкая... Джесси, я плохо разглядел тебя сегодня, пока ты лежала на обеденном столе. Давай распахнем сорочку.
Он развязал еще три банта и раздвинул края выреза. Мягкий муслин разошелся до самого пола. Джеймс
