«В целях наиболее полного использования китайского партизанского движения в Маньчжурии и его дальнейшего организационного укрепления Военным советам 1-й и 2-й ОКА разрешается в случаях обращения руководства китайских партизанских отрядов оказывать партизанам помощь оружием, боеприпасами, продовольствием и медикаментами иностранного происхождения или в обезличенном виде, а также руководить их работой.
Из числа интернированных партизан — проверенных людей небольшими группами перебрасывать обратно в Маньчжурию в разведывательных целях и [в целях] оказания помощи партизанскому движению…
Начальникам УНКВД Хабаровского и Приморского краев и Читинской области предлагается оказывать Военным советам полное содействие в проводимой работе, в частности в проверке и отборе из числа переходящих со стороны Маньчжурии и интернированных партизан и передаче их Военным советам для использования в разведывательных целях и переброски их обратно в Маньчжурию».[172]
В результате неожиданного нападения у японцев не получилось, а в ходе контрнаступления советской армии 20–31 августа 1939 года японские войска были разбиты. Маршал Г. Жуков, говоря о работе войсковой разведки во время боев на Халхин-Голе, дал ей следующую оценку: «Многие командиры, штабы и разведывательные органы в начале боевых действий показали недостаточную опытность. Перед разведкой ставились многочисленные задачи, часто невыполнимые и не имеющие принципиального значения. В результате усилия разведорганов распылялись в ущерб главным целям. Часто и сами разведчики вводили командование в заблуждение своими предположительными выводами, построенными только на основе тех или иных признаков и умозаключений…
Однако, несмотря на все эти неблагоприятные обстоятельства, нам удалось организовать разведку и получить от нее ряд ценных сведений».[173]
После начала второй мировой войны главной задачей, стоящей перед советской военной разведкой в Китае, стал сбор информации о дальнейших военных планах Японии. По данным Разведупра к середине 1941 года японские сухопутные силы, находящиеся за пределами Японии, насчитывали 56 дивизий. Из них 36 дивизии действовало в Китае, 5 — в Корее, 2 — в Индокитае, 12 — в Маньчжурии и 1 — на Сахалине. И от того, куда Япония повернет эти силы, во многом зависел исход войны.
Резидентуры Разведупра в Китае внимательно отслеживали всю информацию по военным приготовлениям Японии, и на ее основании к концу 1941 года пришли к выводу, что кабинет премьер- министра Тодзио принял решение нанести удар на юг. Так, весной 1941 года были получены данные о строительстве японцами на острове Хайнань и в Индокитае баз для действий флота в южных морях. В марте 1941 года Н. Рощиным были получены секретные документы японских ВМС, захваченные китайскими партизанами после аварии японского самолета в горах провинции Гуандун. Документы представляли собой план подготовки военного плацдарма на юге, в районе Хайфона и острова Хайнань. К нему прилагались схемы по организации аэродромов, морских баз и пунктов высадки сухопутных войск. Все эти материалы были специальным самолетом немедленно отправлены в Москву.[174]
Важную информацию передавал главному советскому военному советнику в Китае Чуйкову начальник разведывательного управления генштаба китайской армии адмирал Ян Сюаньчэн. Он утверждал, что все разговоры о подготовке Квантунской армии к наступлению ни на чем не основаны, хотя и не отрицал возможности нападения Японии на советский Дальний Восток, но только в том случае, если немцы овладеют Москвой и другими важными промышленными районами СССР. А в октябре 1941 года была получена важная информация о переброске на юг около тысячи японских самолетов.
Данные, говорившие о дальнейшем развитие японской агрессии в южном направлении полностью подтвердились после нападения 7 декабря 1941 года японского флота на американскую военно-морскую базу в Перл-Харборе. Но и после этого советская военная разведка продолжала внимательно следить за военно-политическим положением в Китае и особенно в Маньчжурии. Сведения, собранные о Квантунской армии, особенно пригодились в апреле-августе 1945 года во время подготовки операции по ее разгрому.
Теперь необходимо остановиться на деятельности Разведупра в Японии.
В 1922 году после изгнания японцев из Владивостока Разведывательное управление Штаба РККА принимает решительные меры по организации агентурной разведки против Японии. С этой целью во Владивостоке при разведотделе 17-го стрелкового корпуса, входившего в 5-ю армию, создается агентурное отделение с целью подготовки и заброски агентуры в Японию. Несмотря на многочисленные сложности, связанные с отсутствием денежных средств и подготовленных кадров, некоторые успехи были достигнуты. Так, в 1923 году разведотделом 17-го стрелкового корпуса был завербован боцман японского броненосца «Ниссин». Этот агент передавал ценные сведения о военно-морском флоте Японии, однако через год связь с ним была потеряна. В том же 1923 году начальником агентурной разведки 17-го корпуса Л. Я. Бурлаковым был завербован В. С. Ощепков, ставший первым советским нелегалом в Японии.
Первое время Ощепков, получивший псевдонимы «Японец» и «Монах», собирал информацию о японских войсках на Сахалине, а в середине 1924 года выехал через Шанхай в Японию, в город Кобе, бывший в то время кинематографическим центром страны восходящего солнца. Несмотря на короткий срок пребывания в Японии (с ноября 1924 по апрель 1926 года), слабую разведывательную подготовку, недостаток денежных средств и жесткий контрразведывательный режим Ощепкову удалось сделать очень многое. Так, в январе 1925 года им был завербован преподаватель Токийского военного училища К., получивший псевдоним «Чепчин». С его помощью в разведотдел Сибирского военного округа, на который с ноября 1923 года была возложена разведка против Японии, были направлены уставы всех родов войск, учебники по тактике, некоторые не подлежащие продаже издания типографии «Кайкоося», выполняющей заказы министерства обороны и Генерального штаба, программа занятий в Токийском военном училище и т. п. Кроме того, Ощепкову удалось через фотографа, ателье которого находилось напротив казарм 1-го Абазского полка, получить расписание проводимых с солдатами занятий. Вышел Ощепков и на белого атамана Семенова, который в это время вел судебные процессы за царские денежные вклады, находящиеся в Японских банках.[175]
Однако в апреле 1926 года, когда работа начала налаживаться, Ощепкова неожиданно отозвал во Владивосток. Причиной тому было недовольство его работой начальника разведотдела Сибирского ВО Заколодина, слабо разбиравшегося в реалиях японской действительности. В результате, как докладывал в 1927 году начальнику Разведупра Берзину новый начальник разведотдела Сибирского ВО Комаров, военная разведка лишилась ценного нелегального резидента в Токио, «которого нам едва ли придется иметь когда- либо… Я полагаю, что если бы дали нам Ощепкова сейчас, мы бы сделали из него работника такого, о котором может быть не позволяем себе и думать».[176]
После установления с Японией дипломатических отношений разведывательную работу по ней стали вести с легальных позиций. Первым военным атташе и резидентом в Японии в 1925-26 годах был К. Ю. Янель. Военными атташе в Японии позднее были опытные разведчики Александр Иванович Кукк (1931–1932 гг.), а после его смерти — Иван Аленксандрович Ринк, занимавший эту должность до своего отзыва и ареста в 1937 г.
Среди действовавших в 1920-х года в Японии под легальным прикрытием сотрудников Разведупра можно назвать секретаря генконсульства в Токио Бориса Владимировича Звонарева (впоследствии зам. начальника отдела Разведупра, а во время Великой Отечественной войны — начальника штаба стрелковой дивизии, скончавшегося в 1944 г. после тяжелого ранения на 1-ом Белорусском фронте), консула в Нагасаки, бывшего царского офицера Васильева, М. Бабичева, работавшего под «крышей» Совторгфлота. А о результатах работы можно судить по «Отчету о работе информационно-статистического отдела Разведывательного управления штаба РККА за 1924–1925 операционный год», в котором говорилось, что необходимо «освещение во всех деталях вооруженных сил Японии, которая в силу политических и иных условий до сих пор охватывалась нашим агентурным аппаратом в недостаточной мере».
Поэтому неудивительно, что в начале 1930-х годов Разведупр вновь вернулся к нелегальным методам работы в Японии. И уже в сентябре 1933 года в Японию прибыл небезызвестный Р. Зорге, которого уже ожидал радист Бруно Виндт («Бернард»), бывший немецкий моряк. Так было положено начало работы
