полкилометра! Я без счетчика заплачу!» Да так настойчиво, что тот в конце концов махнул рукой и поехал, там действительно меньше километра было. Когда машина остановилась, пассажир вытащил из кармана трешку, протянул шоферу. Беркутов не хотел брать, но тот все настаивал, приговаривая: «Бери, браток, не последняя!» – знаешь, такой стандартный текст для ловли блох и лохов. Таксист не выдержал и взял. И тогда пассажир вдруг достает красное удостоверение с буковками «ОБХСС» и показывает Беркутову: «Прошу ваши документики, гражданин!» Вот так и попался наш клиент.
Скачко был впечатлен историей, некоторое время сидел молча, хмуря брови. Затем взял чашку кофе, опустил в нее печенье, размочил и медленно начал есть. Боков продолжил:
– В итоге получается, что за трешку без счетчика Беркутову влепили год и шесть месяцев! И боевые ордена не помогли! Беркутов тогда только женился. После отсидки в таксопарк не взяли, он устроился грузчиком в гастроном. Так и началась его карьера.
Скачко слушал внимательно, но по лицу можно было понять, что он недоволен. И что Боков ему своими изысканиями не угодил.
– Если уж по справедливости, то выходит, он больше тянет на героя, чем на жулика!
Боков недоуменно и обиженно уставился на начальника, затем решился на прямой вопрос:
– Слушай, ты можешь мне честно сказать: чего мы припаялись к этому Беркутову?! Дело с «Березкой» – это я понимаю! Валютные операции – наш профиль! А тут-то что?
Скачко по привычке показал на потолок:
– Приказ!
Боков недовольно фыркнул. Полковнику это не понравилось, и он поспешил добавить:
– Но я в этом вопросе с начальством согласен! Милиция сама взяточничеством промышляет! Кому в таких обстоятельствах с воровством бороться, как не нам?! – Он взглянул на часы. Стрелки показывали половину первого. Полковник вскочил: – Черт! Забыл позвонить Маше, сказать, что я на дежурстве! Вот болван! – И он стукнул себя чайной ложкой по голове. Не сильно, но выразительно.
Боков быстро снял трубку и предложил свою помощь:
– Давай-ка я лучше сам твоей позвоню и поговорю! Тогда хоть пилить не будет.
– Не надо, она спит! У нее завтра первая пара! Дай сигарету! – Он вздохнул.
Боков положил трубку, протянул ему сигареты, дал прикурить. Полковник помрачнел.
– Словно сам черт нас разводит! Она просит на день рождения матери приехать, а у нас, как назло, операция, берем Анилина, его жену, надо по горячим следам снимать показания, я пролетаю! Завтра у нее день рождения, а я даже не позвонил! – Похоже, Скачко был искренне огорчен.
Боков решил и дальше поддерживать коллегу по несчастью.
– Так бывает! Я со своей разбежался почти при таких же обстоятельствах!
– При каких? – поинтересовался Скачко.
– Подарил ее матери ромашки, а у нее на них аллергия. К тому же она решила, что я это сделал нарочно, посмеялся над ней!
– Как это? – улыбнулся Скачко.
В ответ Боков скроил жуткую гримасу.
– Оказывается, ромашки не дарят почтенным матронам! Так что я совершил сразу же две ошибки! Ну а дальше больше, и до того дошло, что через год сжалился над Любой, уж очень она все это переживала, и сам попросил о разводе. – Боков вспомнил тот день, когда они договорились об этом печальном в его жизни событии, сидя в кафе за бутылкой шампанского. Вспомнил, вздохнул и умолк.
– Кажется, я иду по твоим стопам! – сделал неутешительный вывод Скачко, затем сочувственно посмотрел на Бокова и усмехнулся: – Вот такие дела, брат.
Перед сеансом в фойе Большого зала Московского дома кино толпился народ, часть зрителей по лестницам уже поднимались на второй этаж, где размещался зал на тысячу человек. Беркутов с Лидой стояли в окружении киношников. В преддверии премьеры режиссер Валерий Жирягов угощал всех шампанским. Увидев Беркутова, обрадовался и тут же поднял свой бокал:
– Друзья, я рад, что сегодня среди моих гостей Георгий Константинович Беркутов, чьим мнением я очень дорожу! Ура!
Все негромко подхватили приветствие режиссера, Беркутов заулыбался, закивал, чокался почти с каждым, едва пригубив шипучий напиток, и вдруг совсем рядом увидел Афанасьева, того самого ревизора БХСС, который прихватил его на «трешке». Узнал сразу. Тот стоял с кем-то из приятелей, который, по всей видимости, травил анекдоты, и Афанасьев заразительно хохотал. Беркутов помрачнел. Отсмеявшись, Афанасьев оглянулся, и взгляд его неожиданно упал на Беркутова. Он тоже узнал своего бывшего «подопечного». Радостное настроение ревизора мигом улетучилось, потому что Беркутов уже впился в него ненавидящим взглядом – казалось, вот-вот бросится на него.
Заметив, как муж изменился в лице, Лида спросила шепотом:
– Что с тобой?
– Да ничего страшного. От шампанского голова немного закружилась.
Лида поверила и тут же упрекнула его:
– Тебе ж нельзя! Сам знаешь!
Афанасьев же, почувствовав опасность, что-то шепнул своему приятелю и спешно стал спускаться по лестнице вниз, к выходу. Беркутов двинулся к лестнице, выглянул и увидел, как Афанасьев подскочил к раздевалке. Георгий поспешил за ним. Афанасьев, хоть и успел одеться, но Беркутов перехватил его в «предбаннике», схватил за отвороты плаща, толкнул в угол. Афанасьев побледнел, настолько струсил, что даже не оказывал сопротивления.
– Ты еще жив, ублюдок?! Ну, премию схлопотал за меня? Сколько? Десять трешек?! Спал себе спокойненько, поломав человеку жизнь?! Небось жена и дети считают тебя героем, честным и порядочным?! До сих пор не поняли, какая ты скотина?! – вдавливая его в стену, рычал Беркутов.
– Я не виноват! Это моя работа! У меня был план: пять воришек в день! Если б не выполнил, меня бы уволили, а у меня тоже была семья, жена и сын! – хрипя, оправдывался Афанасьев.
Подбежала Лида. Она с трудом оттащила мужа.
– Жора, что ты делаешь?! Прекрати! Ты его задушишь!
Афанасьев, увидев женщину, обрадовался и, вырвавшись из цепких объятий Беркутова, перед тем как выбежать на улицу, успел бросить:
– Псих ненормальный!
И дверь за ними захлопнулась.
Побледневшая Лида стояла прямо перед мужем, растерянно глядя ему в глаза. Она никак не ожидала от него такого взрыва, да еще в общественном месте. Беркутов, чтобы снять напряжение, судорожно искал подходящий ответ. И нашел:
– Старый школьный друг! Всегда любили подраться!
– Из-за какой-нибудь девчонки?
– Ну да. Ведь я тогда еще с тобой не познакомился.
Он достал платок, вытер вспотевший лоб. Вздохнул с облегчением. Лида поправила сбившийся галстук и лишь укоризненно покачала головой. Затем, взявшись под руки, они поднялись по лестнице в зал. К этому времени на сцене уже стояла почти вся съемочная группа, зрители приветствовали ее аплодисментами.
Было уже половина восьмого утра, а у дверей гастронома № 1 уже толпились первые покупатели. Москвичи называли этот гастроном «Елисеевским» или, более фамильярно, «Елисеем». Левшина, продавщица хлебного отдела, даже не глядя на часы, понимала, что опаздывает, и поэтому, добравшись до двери, тут же начала стучать по стеклу ключом от квартиры.
Неспешной походкой к двери подошла уборщица тетя Нюра и, не распознав «свою» среди чужих, повернулась и собралась уходить. Тут Левшина забарабанила уже совсем отчаянно, а когда Нюра обернулась, замахала ей рукой. Уборщица не спеша открыла дверь. И как только Левшина оказалась внутри, тетя Нюра по-хозяйски снова заперла дверь гастронома на ключ. Проходя мимо уборщицы, Левшина бросила:
– Спасибо, теть Нюр!
– Второй раз, девка, опаздываешь! – проворчала в ответ уборщица.
– Больше не буду! – уверила ее Левшина и вбежала в главный зал гастронома.
