И все сразу вспомнил.
Трое ребятишек, пони и полуинвалид.
Одному из детей необходимо поменять подгузник. Майклу никогда не приходилось делать ничего подобного. Нужно всего один раз заставить какого-нибудь холостяка поменять детский подгузник, и это станет самым эффективным средством снижения рождаемости, подумал Майкл. Все население Земли за несколько лет сократится до нуля!
И еще такие упражнения быстро помогут всем желающим избавиться от лишнего веса, поскольку после этих мук ни одному нормальному человеку кусок в рот не полезет.
Однако детям надо есть, и об этом необходимо помнить. Такер вчера так уминал хот-дог, что страшно было смотреть. Зрелище это оказалось не менее ужасным, чем вид грязного подгузника Тайлера. Ошметки булочки, которую словно пропустили через стиральную машину, облепили Такера с головы до ног, заляпали стол, стул, пол и даже календарь, висевший в противоположном конце кухни.
А рядом с Такером сидела Эмбер — такая важная, милая, взрослая. Вполне очаровательная для того, чтобы заставить человека, минуту назад решившего не обзаводиться собственными детьми, передумать и посчитать, что одного-двух малышей вроде этой девочки, пожалуй, можно будет и вынести…
Майкл накормил детей и построил загон для пони, славно потрудившись вместе со своими «помощниками». Он управился как раз до темноты. Без детей он закончил бы работу в два раза быстрее, однако у него не хватило духа сказать им об этом. Эмбер сообщила Майклу, что на ночь их всегда купают, а потом рассказывают им сказки. Что ж… От Майкла они услышали всего одну, к тому же самую короткую историю из книжки, которую он выудил из битком набитой полки.
Он подоткнул детям одеяла, а потом, вспомнив о сокрытом в чреве лошади сокровище, вышел во двор, чтобы пару-тройку раз попинать ногой навозную кучу. Однако в ней ничего не блеснуло. И у Майкла хватило подлости порадоваться этому.
А напичканный болеутоляющими таблетками полуинвалид напоминал привидение в чересчур большой мужской футболке. Это была единственная вещь, которую Сэди сумела натянуть на себя без помощи Майкла.
Ну и слава Богу. Пусть девушка спокойно поспит…
Майкл вспомнил, как, измученный и шатающийся от усталости, он мечтал хотя бы пару минут посмотреть телевизор, прежде чем найти кровать, на которой можно было бы устроиться на ночь.
Он снова потянулся, потом обернулся и окинул кушетку мрачным взглядом. Что ж, я сам виноват… Такой верзила не должен спать на куцем диванчике. Иначе адски разболится спина. Даже если она не была повреждена в автокатастрофе.
Тут Майкл услышал всхлипывания и замер.
Может, они его и разбудили?
Он пошел по темному холлу и врезался в стол, искусно размещенный в маленькой нише. Майкл крепко выругался, потом вспомнил про детские уши и поспешно поправился:
— Я хотел сказать: «Проклятье!»
Однако никто не отозвался. Майкл отчаянно надеялся, что это плачет не ребенок. Я еще к этому не готов, по крайней мере сейчас. Конечно, когда-нибудь я к этому привыкну… Впрочем, не думаю, что малыш недельку-другую будет сдерживать слезы — специально для того, чтобы не травмировать меня.
Майкл пригляделся к младенцу. Лежит попкой кверху. Большой палец во рту. Глазки закрыты. Порядок.
В этой же комнате спит Такер, улегся поперек постели. Пижамка наполовину сползла. Уши Снэппи торчат из щели между кроваткой и стеной. Малыш громко сопит. Порядок.
Следующая по коридору — комната Эмбер. Майкл заглянул туда. Девочка дышит спокойно и ровно. Майкл почти закрыл дверь, но тут заметил, что малышка держит что-то в руке. Майкл на цыпочках подошел к кроватке.
В горле у него встал комок. Эмбер прижимала к себе фотографию матери. Майкл осторожно вытащил снимок у девочки из пальцев: если ночью он упадет на пол, может разбиться стекло. Майкл аккуратно поставил фото на столик возле Эмбер. Теперь, проснувшись утром, малышка сразу же увидит добрую улыбку матери.
Обычно Майкл не молился. Однако, прежде чем покинуть комнату, он прошептал:
— Господи, сделай так, чтобы с мамой Эмбер не случилось ничего плохого.
Порядок.
Снова раздался плач.
Остается одна Сэди.
Майкл пробрался по холлу к ее спальне и тихонько постучал в дверь.
— Сэди! — заглянул он в комнату.
— Извини, — пробормотала девушка. — Я тебя разбудила?
— Ничего, ничего! Я целую ночь промучился на этой жуткой кушетке, и теперь меня можно показывать за деньги. Человек-крендель! И к тому же лучше уж ты, чем Тайлер. Некоторое время я не смогу менять ему подгузники.
— Там на пеленальном столике есть марлевые маски. Они помогают.
— Как?
— Хорошо закрывают нос.
— Так вот для чего эти штуки! А я-то думал, что ими надо привязывать подгузники.
— Нет. Они для лица. Мне это помогает.
Майкл засмеялся, представив себе Сэди в марлевой маске, под которой прячется хорошенький вздернутый носик.
— А я думал, что женщины с легкостью меняют младенцам пеленки.
— Так может сказать только мужчина-шовинист.
— А разве нет? Тебе-то хорошо: нежишься в постели, делая вид, будто у тебя правая рука вышла из строя.
— Подойди-ка поближе. Я могу вдарить и левой.
Майкл вошел в полутемную комнату и остановился прямо возле кровати. Сэди выглядела такой маленькой, хрупкой и невероятно прекрасной под большим разноцветным лоскутным одеялом.
— Подойди-ка поближе, раз уж я собралась огреть тебя.
Майкл присел на краешек кровати.
— Ты меня не боишься, — вздохнула Сэди.
— Да, я бесстрашный, — согласился Майкл. — Я уже опрокинул кофейный столик, а ты вряд ли тяжелее, чем он.
— Ты еще пожалеешь. Я крепче, чем кажусь.
Майкл уже знал об этом. Он изумленно наблюдал, как Сэди высвободила здоровую руку из-под одеяла, сжала кулак и ударила его, Майкла О'Брайена, в предплечье.
Он, охнув, схватился за ушибленное место.
— Сэди, — прохрипел он, — это же у меня больная рука.
Майкл исподтишка наблюдал, как у Сэди широко раскрылись глаза.
— Больная рука?
— Боже, как горит, — застонал он. — Не знаю, как я вынесу это.
— Майкл…
— Наверное, я теперь не смогу поменять подгузник. Правда, я думаю, что…
Сэди решительно пресекла его попытку дернуть ее за ногу, снова ударив его, на этот раз гораздо сильнее.
Он выпрямился и с усмешкой посмотрел на девушку. Ему удалось заставить ее чуть-чуть улыбнуться. И в глазах у нее уже не было той боли, хотя глядели они по-прежнему тревожно…
— Болит рука? — спросил он.
— Не-а.
— А если честно?
— А почему ты считаешь, что я вру?
