— Горжусь? Никогда не думал так. Мать Тереза, например, прожила жизнь, которой можно гордиться. А я? Я просто делаю деньги. Большие деньги.
— Ты стал циничным.
— Я всегда был таким. Просто теперь мне за это платят.
— Адам, ты счастлив?
Он посмотрел на нее. Счастлив?.. Да, пожалуй. Он добился успеха. Каждый день он занят. У него хорошие отношения со всеми. Он починил «харлей» 1964 года.
Счастлив?
Уже очень давно он не был так счастлив, как сейчас, когда ощущал тепло ее тела у себя в руках, смотрел в ее огромные глаза.
Они разделили позор этого дурацкого катания на коньках, и это делало его счастливым.
— Да, точно, я счастлив.
Они добрались до ресторана, и он усадил ее за столик.
— Кажется, ты недолюбливаешь детей. Я помню, ты их обожал. Помнишь лето, когда вы с Марком тренировали «Гиен Хилхёрста»?
Да, он помнил. Помнил каждый момент, когда они смеялись все вместе.
— Да, помню, — ответил он хрипло, прячась за меню, чтобы не показать своих чувств. Она заказала горячий шоколад. Он заказал красную рыбу и отдал меню.
— Помнишь «Геркулес»?
— Девчонку, которая выходила сухой из воды?
— «Мисс Калгари» два года назад.
— Не может быть!
Он не хотел, он был готов любым способом избежать разговоров о прошлом.
— Мы всегда выигрывали, помнишь? — Он почувствовал теплоту этих воспоминаний — о детях, которые собирались вокруг них, и о ее смеющихся глазах…
— По-моему, ты немного приукрашиваешь! — сказала она, укоризненно покачав головой.
Принесли ее шоколад. И его рыбу. Она выглядела недожаренной. Он пожалел, что они не заказали хот-доги.
— А разве мы не каждую игру выигрывали? — спросил он удивленно.
— Две. Мы выиграли всего два раза.
— А почему мне кажется, что мы все время выигрывали?
Она улыбнулась с такой теплотой, что он понял, каким будет ее ответ, прежде чем она открыла рот.
— Марк…
Марк. Конечно. Ему было все равно, проигрывали или выигрывали дети, и их он тоже научил не волноваться по этому поводу… Им просто было весело вместе — вот что он помнил. Дети окружали их — Марка, Тори и Адама, и их глаза светились счастьем. И всегда было ощущение триумфа.
— Он всегда награждал их мороженым, — вспомнил Адам. — В любом случае, при победе или поражении. Он был особенным, Тори.
Нужно было закончить этот разговор. Как можно быстрее. Адам чувствовал себя таким одиноким и потерянным, как будто пропустил самое важное в жизни. Нужно уезжать отсюда.
От нее, ее глаз и этих губ, сдувающих пену с шоколада.
Вместо этого он обнаружил, что спрашивает про бывших одноклассников, и про ее маму и папу, и про родителей Марка и жадно слушает ее ответы.
— Итак, ты готова поехать на мотоцикле? — спросил он. — Может, завтра?
Он мог вполне успеть за день и покататься на мотоцикле, и запустить змеев. Тогда останется только поездка на озеро. В любом случае в выходные он будет уже свободен.
Тори смотрела на него как на сумасшедшего. Потом она показала на свое колено.
Он неожиданно почувствовал себя плохо, но не из-за заказанной рыбы. Тори не собиралась кататься на велосипеде в ближайшее время!..
И пускать змеев, тоже.
Как долго? Неделю? Две? Неделя или две здесь, в окружении призраков прошлого? С ней настоящей?
Адам почувствовал себя так, как будто его вытолкнули одного в какое-то совершенно незнакомое место.
Он попросил счет.
Она встала, и он увидел, как ее лицо перекосилось от боли, когда она оперлась на больную ногу.
Особенность этого островка посреди реки Боу заключалась в том, что здесь не было дорог. Никакого транспорта. Сюда можно было попасть только по пешеходным мостикам.
Пришлось взять Тори на руки. Каждый шаг пробуждал в нем те чувства, которые он испытывал раньше.
— У адвокатов не бывает чувств, — пробормотал он.
— Что?
Он посмотрел на нее, и у него, человека, у которого нет чувств, сердце забилось так, что чуть не выпрыгивало из груди.
Адам знал, что это проблема. Самая большая в его жизни.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Адам вошел в свой номер в отеле. Увидел, что наследил на ковре. Если бы ему сейчас предложили сигарету, он бы не отказался. Хотя курить он бросил уже четыре с половиной года назад.
Он принимал молниеносные решения каждый день, и ему это удавалось. Можно даже сказать, удавалось великолепно. Почему же это решение такое трудное?
Уехать? Или остаться?
Вчера он почти всю дорогу нес ее домой. Она пыталась идти сама, но большую часть дороги он нес ее. Она обхватила его ногами, руками держалась за шею, прижавшись к нему всем телом.
Ее волосы пахли лимоном, а дыхание было как горячий шоколад. Кто бы мог подумать, что это сочетание его воспаленное воображение сочтет эротичным?
Они смеялись до истерики, как дети, сбежавшие из школы с намерением опустошить кондитерскую. И с долларом в кармане у каждого.
Он покачал головой, вспоминая. Он ухмылялся людям, проходящим мимо, только потому, что это заставляло ее смеяться и колотить его в спину, требуя немедленно прекратить.
Он заставил ее смеяться. За этим он и приехал. Миссия удалась.
Уехать или остаться?
Никакой причины оставаться не было. Ни малейшей.
До тех пор, пока он не увидел выражение ее глаз, когда совершил глупейшую ошибку — дотронулся кончиками пальцев до ее губ, когда донес ее до дома и отпустил. То, что он действительно хотел сделать, — это поцеловать ее. Запах лимона и шоколада и ее смех все двадцать минут, пока он нес ее до дома, Перевернули в нем все, заставили его жадно смотреть на ее губы и думать только о них.
Ее губы были мягкими, нежными и чувственными, и он почти сдался. Он дотронулся до ее шелковой пухлой губки кончиком указательного пальца, вместо того чтобы сделать это губами, и снова в нем поднялась волна чувств.
Он целовал многих женщин, страстно, долго и нежно, но ни разу не испытывал такого чувства, как сейчас, когда касался ее губ кончиком пальца…
Он тряхнул головой.
Если подумать, это не причина остаться. Скорее, наоборот.
