— Конечно.
— Хороший сводник не будет ли из всего этого учить тому, что помогает нравиться?
— Конечно.
— А какой сводник лучше, — который может делать так, чтобы его клиенты нравились одному, или который — многим?
— Конечно! — заорал я, но уже в одиночестве.
— Очевидно, который очень многим, — сказал Алкивиад.
— Ты и не мог дать другого ответа, — сказал Антисфен с ехидцей, — ведь ты высок и красив, а, кроме того, — любимец всей Сибирской Эллады! И если Ахиллес не был похож на тебя, то он и не был истинно прекрасным.
Алкивиад захохотал в ответ, а Критий мрачно произнес:
— Который — одному юноше и всем сибирским афинянам.
— А если бы кто мог делать так, чтобы люди нравились даже целому городу, не был бы ли он уже вполне хорошим сводником?
— Несомненно, — был общий ответ.
— Если бы кто мог делать такими людей, во главе которых он стоит, не был бы ли он вправе гордиться этим искусством и не был бы ли он вправе получать большое вознаграждение? — снова спросил Сократ.
Когда и с этим все согласились, Сократ сказал:
— Таков, мне кажется, наш Антисфен.
— Значит, Сократ, это мне ты передаешь свое искусство? — спросил Антисфен.
— Тебе, не глобальному же человеку!
— А я думал, что мне, — сказал Критий.
— Да и я, признаться, надеялся, — заявил Алкивиад.
— Да, клянусь Зевсом, — продолжил Сократ, — Антисфену. Я вижу, что он вполне изучил и родственное этому искусство.
— Какое это? — чувствуя подвох, спросил Антисфен.
— Искусство завлечения, — ответил Сократ.
Антисфен, ужасно обидевшись, спросил:
— Какой же поступок такого рода ты знаешь за мной, Сократ?
— Знаю, — ответил Сократ, — что ты завлек глобального человека к мудрому Продику, видя, что глобальный человек влюблен в философию, а Продику нужны деньги. Знаю, что ты завлек его и к Гиппию, у которого он научился искусству помнить, и оттого с тех пор стал еще более влюбчивым, потому что никогда не забывает ничего прекрасного, что ни увидит, даже если походя. Недавно и мне ты расхваливал этого славного Агатия и, возбудив во мне страсть к нему, познакомил его со мной. За это я, конечно, тебе благодарен. А Межеумовича разве не ты мне расхваливал, а меня — ему? И не довел ли ты нас до того, что мы, влюбившись под влиянием твоих речей, бегали, как собаки, разыскивая друг друга? Так, видя, что ты можешь это делать, я считаю тебя хорошим завлекателем. У кого есть талант узнавать, какие люди полезны друг другу, и кто может возбуждать в них взаимную страсть, тот мог бы, мне кажется, и город склонить к дружбе, и выборы в Думу организовать без чемоданов компроматов на кандидатов в депутаты, и браки устраивать подходящие, и бомжей примирить с богатством. Такой человек был бы дорогим приобретением и для города, и для друзей, и для союзников всех противников. А ты рассердился, как будто я обругал тебя, назвав хорошим завлекателем.
— Теперь нет, клянусь Зевсом, — впервые рассмеявшись, сказал Антисфен. — Если я действительно обладаю таким талантом, то душа у меня уже совсем набита будет богатством.
— Набита или нет, не знаю, — заворчал Критий, — а вот то, что побита — это уж точно!
Антисфен не обиделся на Крития. Как я припомнил, у него был метод против битья. Если кто-нибудь побивал его, если даже коряга в руках Антисфена не помогала ему, а лицо кровоточило, он писал на этом попорченном лице имя обидчика и носился по самым людным местам, выставляя побои напоказ и тем самым вызывая к себе сочувствие, а к обидчику — неприязнь.
— Так ты действительно гордишься своим богатством, — спросил Алкивиад Антисфена.
— Да, — с вызовом ответил тот.
— А много ли у тебя денег?
— Клянусь Зевсом, нет ни обола.
— Тогда много ли у тебя земли?
— Может быть, нашему глобальному человеку и хватило бы для того, чтобы натереться песком.
— А ну-ка, — сказал Сократ, — ты теперь говори нам, Антисфен, как это ты, имея столько мало, гордишься богатством?
— По моему убеждению, друзья, у людей богатство и бедность не в хозяйстве, а в душе. Я вижу много частных лиц, которые, владея очень большим капиталом, считают себя такими бедными, что берутся за всякую работу, даже депутатскую, и идут на всякую опасность, как банкиры и крупные дельцы, только бы добыть побольше. Знаю я и братьев, которые получили в наследство поровну, но у одного из них средств хватает, даже есть излишки против расходов, а другой нуждается во всем. Я слыхал и про тиранов, которые так алчны до денег, что прибегают к действиям, гораздо более преступным, чем люди самые наилучшие, —