станут. Кум наверняка об этом позаботился, дал соответствующую отмашку. Неоткуда ждать помощи Родиону...
Он сумел вырубить одного лохмача. Но второй успел вцепиться ему в горло, прижал к двери. Родион изловчился отшвырнуть его от себя. Но потерял при этом время. Краем глаза он успел заметить, как блеснуло сбоку жало заточки.
В самый последний момент дверь резко и с силой открылась, поршнем вытолкнула Родиона в глубь камеры. Заточка ударилась в железную обивку, послышался холостой скрежет. И тут же звук удара. Пупкарь не облажался и со всей силой врезал дубинкой по руке с заточкой. Пика звонко ударилась о бетонный пол.
Пупкарей было двое. Размахивая «демократизаторами», они загнали петухов в угол камеры. Досталось и Родиону. От удара по плечу рука обвисла плетью. Увесистый удар по голове выбил из глаз искры. Сильные руки схватили его и вытолкали из камеры. Через пару минут он уже валялся на дощатом стеллаже карцера. С грохотом закрывалась железная дверь.
Минут через десять дверь снова открылась.
– Встать! – грозно, но без всякой злобы скомандовал сержант. – Лицом к стене!
Родион подчинился.
Пупкарь припер к стене стеллаж, защелкнул на замок. Теперь Родион не мог лежать – только стоять или сидеть на узкой железной трубе.
– Снова будешь стоять – в «глазок» смотреть? – спросил сержант.
В голосе послышались душевные нотки. И сама интонация уважительная.
– Не боишься? – вопросом на вопрос ответил Родион.
– А чего мне бояться?
– Ничего, а кого... Ты меня из-под этих пернатых вытащил. А Калугин не велел, да?
– Не велел, – голос пупкаря дрогнул. – А чего он людей в грязь втаптывает?
– Он и тебя втоптать может.
– Само большее – уволит. А мне тут все уже обрыдло...
Молодой парнишка. Года двадцать два от силы. В этом возрасте особо остро воспринимается любого рода несправедливость. Потому и заступился он за Родиона, поэтому и вытащил из дерьма. Значит, не такая уж это гнойная зона. Еще не поздно ставить припарки.
– Если уволит – не беда, – решил Родион. – Я тебе протекцию составлю. В Москве будешь работать, в престижной конторе. Тысячу долларов в месяц будешь получать...
– И меня тогда сразу оформляй, – послышался голос от двери.
В коридоре стоял второй пупкарь. Ушами прапорщик был в карцере, а глазами предупреждал появление начальства.
– Калугин мне жизни не даст...
– Есть хорошее место. Охранное агентство. Работа непыльная, и та же штука баксов...
Родион не мог знать точно, спонтанно подписались за него пупкари или корысти ради. Но, по-любому, он зависел от них. И дальше нуждался в их помощи. Поэтому готов был на многое, чтобы оставить их на своей стороне. А возможности у него для этого немалые.
– Не врешь?
– Не вру.
Родион умел говорить так, чтобы ему верили без всяких клятв. И пупкари ему поверили.
– А если не хотите ехать в Москву, можете здесь остаться – на своих местах. Я вам по двадцать пять штук баксов отстегну. Только помогите...
– А мы разве тебе не помогли? – продолжая «сканировать» пространство коридора, спросил прапор.
– По сорок штук... Но с условием. Мне нужен сотовый телефон. Прямо сейчас. И время...
Восемьдесят штук баксов – неслабые бабки. Но честь дороже. А эти люди вытащили его из-под петушиного пресса. И, возможно, будут помогать дальше. Так что они достойны и больших денег. Но как их добыть, эти деньги? У Родиона был план. Для его осуществления нужна прямая связь с волей.
– Будет тебе телефон, – после недолгого раздумья кивнул прапор. – Прямо сейчас...
Теперь Родион ясно видел свет в конце могильного тоннеля.
Глава пятая
У Полыханова была привычка. Когда он волновался, зубы тянулись к пальцам правой руки. При очень сильном волнении он грыз ноготь большого пальца, при слабом – доставалось мизинцу. Это смешно, когда такой крутой мэн, как начальник колонии, слюнявит пальцы. Поэтому в присутствии Грибка он сдерживался. Но было видно, что средний палец просится на клык.
О дурной привычке хозяина знали немногие. Грибок в их числе. Поэтому сейчас он мог определить, насколько сильно волнуется Полыханов. Средний палец – нервозность средней степени тяжести. А причины для этого есть. Грибок уже знал о неприятностях с законником.
– Значит, не продырявили бродягу, – сумрачно изрек он. – Что у вас там не срослось?
– Я же говорю, инспектора его отбили.
– Непорядок.
– Да нет, как раз-то здесь порядок и присутствует. Инспектора обязаны были отреагировать на беспорядок в камере изолятора. И они отреагировали...
Средний палец устремился к зубам. Полковник превозмог себя в самый последний момент. Палец сошел с траектории, ткнулся в нос. Лучше бы в глаз. Да так, чтобы со всей силы...
– А вы как на беспорядок отреагировали? – с едва уловимым пренебрежением к собеседнику спросил Грибок.
– Космачева перевели в карцер.
– В воду?
– На хлеб и воду. А в камере сухо. Все строго по инструкции.
– Что, на уставняк пробивает?..
– При чем здесь это? – растерянно пожал плечами Полыханов. – Просто сложилась ситуация, когда нужно вести себя предельно осторожно. По большому счету, дежурная смена изолятора проштрафилась. Но наказать инспекторов мы не можем.
– Почему?
– Комендант изолятора за них заступился.
– А кто он такой?
– Комендант. Должностное лицо!
– А вы начальник колонии. Хозяин! А какие-то хмыри забили на вас с прибором. Да я бы уже три часа чморил их...
– Легко сказать... Тут дело такое, нельзя мне сейчас противопоставлять себя закону. Комендант телегу может в Москву накатать. Так, мол, и так, начальник колонии склоняет к нарушению законности. А ведь напишет...
– Фуфло какое-то!
– Да нет, не фуфло... Я с Калугиным разговаривал. Ситуация достаточно сложная. Судя по всему, Космачев вступил в сговор с инспекторами. Склонил их на свою сторону...
– Ну, так в чем же проблема? Гнать этих баранов в три шеи, и все дела.
– Не за что их гнать. Преступный сговор не докажешь. А про пресс-камеру могут наверху узнать...
– По шапке получить боитесь?
– А кто не боится? – увильнул от прямого ответа Полыханов.
– Космач не просто вор в законе. У него свой бизнес конкретный. Бабок немерено. Без базара, забашлял он пупкарям. Потому те за него и подписались... А может, и вам он забашлял? Теперь и вы за него мазу тянете. Откуда я знаю, что это не так?
– Не много ли ты на себя берешь, Грибков? – нахмурился полковник.
За живое задел его Грибок. Языком, как гинекологическим скальпелем, по правде-матке полоснул – без наркоза. Или без правды обидел. А может, что-то другое. Но в любом случае хозяин обиделся. И пора сбавлять обороты.
