несколько минут за прохожими, поговорил с одним из своих детективов, а потом поднялся с Клариссой в комнату, где сейф. Сицилиец пребывал в некотором возбуждении и порывался выглядывать в окно. Они попытались успокоить его, сказав, что никакой подозрительной пары поблизости и в помине не было. Господин Петрини подозвал Аваряна к окну и указал на высокого, широкоплечего мужчину, прислонившегося к газетному киоску возле магазина: «Как прирос к месту! И уставился на это окно!» Аварян похлопал его по плечу и, усмехаясь, сказал, что этот тип — один из его частных детективов. Только тогда Винченцо Петрини пришел в себя и с жизнерадостным видом уселся в кресло, предложенное хозяином. Потом они начали торговаться, как могут торговаться только армянин с итальянцем. Крики и ругательства чередовались с сердечными приступами, а объятья — с угрозами.
Наконец обессиленный Аварян открыл сейф и вытащил мешочек. Но сицилиец даже взглянуть не пожелал, закрыл глаза руками и отвернулся. Аварян запер сейф, и торги возобновились. Оба говорили на языке малопонятном для Клариссы. Снова угрозы и заклинания. Опять Аварян раскрывает сейф, предварительно попросив итальянца отойти в угол, но, как только берется за. мешочек, сицилиец снова бросается в кресло и закрывает глаза руками. Тогда Аварян захлопнул дверцу сейфа и так заорал на господина Петрини, что сицилиец побагровел и уже вот-вот был готов вцепиться хозяину в глотку. Но вдруг он успокоился, уселся в кресло и сказал: «Ладно! Давай взгляну!» И Аварян в третий раз открыл сейф, проворчав: «В последний». Хочу, кстати, подчеркнуть, что всякий раз, открывая сейф, он требовал, чтобы присутствующие отходили в угол, и загораживал телом наборный диск. При этом сицилиец ни разу не взглянул на сейф — он все время закрывал глаза руками. Наконец после третьего захода Аварян принес мешочек и бросил на стол. Но прежде он подошел к окну и удостоверился, что его люди — на местах. Кларисса до этих пор ни разу не бывала в комнате, где сейф, и не знала, что в нем хранилось. И про тайный шифр Аварян ей ничего не рассказывал. Еще толком не придя в себя после бурной сцены, разыгравшейся у нее на глазах, она увидела высыпавшиеся из мешочка драгоценности. К сожалению, она разбирается в них не больше, чем я в ритуальных обрядах племени Мумбо-Юмбо. Поэтому заявила, что не дала бы и гроша ломаного за все, что там узрела: колье из восьми красных камней, каждый величиной с голубиное яйцо, с бесцветным камнем посередине, возможно, брильянтом такого же размера, затем кольцо с подковкой вместо камня, разумеется, блестящей, и еще колье, поменьше, собранное из сотен подковок…
Виктор Мариан на секунду прервался, заметив недоуменное выражение на лице у Иона Романа.
— Да, именно так, — подтвердил молодой детектив. — Не понимаю вашего удивления. Колье из сотен маленьких подковок, оно, кстати, больше всего понравилось Клариссе, но сицилиец отбросил его в сторону, словно какую-то мерзкую козявку, и вперился в красное колье. Кольцо его тоже не заинтересовало. Он надел его на палец Клариссе, но Аварян велел снять, сказав, что такой красавице «заморские цацки» не к лицу. Господин Петрини с четверть часа взвешивал и мусолил в руках красное колье. Потом Аварян, взяв у него украшение, тоже с четверть часа взвешивал его и рассматривал через три лупы. Причем без всякого благовидного предлога. Прозвучавшие при этом из его уст намеки на всяких фокусников, выдающих себя за коллекционеров, привели сицилийца в дикое бешенство. Армянин сделал вид, что не слышит ответных любезностей. Он сложил все в мешочек, отнес его обратно в сейф и закрыл. Очень просто, без всякого ключа. Потом вернулся к Петрини и заявил, что не сбавит ни цента. «Ни полцента, ни четверти цента!» — кричал Аварян. Сицилиец притворился, что собирается уходить, но Аварян не стал его удерживать и все кричал: «Ни полцента!» Потом хлопнул себя ладонью по лбу и сказал, что просто-напросто теперь уже не уступит колье и за миллион долларов. Даже Кларисса уловила, что Аварян принял окончательное решение. Вероятно, это почувствовал и господин Винченцо Петрини. Потому что он произнес несколько крепких слов и сказал, что уходит. Причем одно слово, барышня мне передала его примерно так: Malafaria [20], привело Аваряна в оцепенение. Ей показалось, что это ругательство, во всяком случае, именно так оно прозвучало у сицилийца. Короче, сделка не состоялась. Сразу же после ухода Винченцо Петрини Аварян велел одному из своих детективов проследить, куда пойдет итальянец. Была половина шестого. Без чего-то шесть детектив сообщил по телефону, что сицилиец взял билет первого класса до Констанцы. Аварян велел ему продолжать слежку, потом набрал какой-то номер, прикрыл рот платком…
— И выкрикнул в трубку: «Ни-ко Ни-ко-ла в Мама-е!», — догадался Ион Роман.
— То есть сообщение полученное нами, — закончил Виктор Мариан. — Вот примерно все, что мне удалось узнать у Клариссы до двух часов сорока минут. Может быть, она бы и еще кое-что припомнила, уж больно словоохотливой стала под конец, но я подумал, что самое важное узнал, что уже утро, и что жалко было бы пропустить трехчасовой скорый. По дороге проснулся только один раз, в Чульницеу где встречаются оба скорых, и даже вышел размять ноги и проглотить парочку знаменитых местных ватрушек. Заглядывал я и в окна бухарестского поезда, но не встретил ни одного знакомого лица. А во второй раз проснулся уже в Констанце. Спал, наверное, больше всех пассажиров…
— И все? — спросил Тудор с оттенком иронии в голосе. — Эта история тебя ни на что не вдохновляет?
— Вы имеете в виду мое собственное мнение? — догадался Виктор Мариан. — Честно говоря, я ужасно устал и времени подумать обо всем не было. Но так, кое-что в голову пришло. К сожалению, мадемуазель Кларисса не все поняла из разговора двух негоциантов. И меня гложет вопрос: с чего Аварян взял, что прибыл Нико Никола? В сицилийце, что ли, он его распознал? Почему не сразу распознал? Не думаю, что найдется такой ювелир на этом свете, который, угадав в посетителе Нико Николу, стал бы с ним обсуждать дела, да еще и показывать самые ценные вещи…
— Может, тот ему грозил Нико Николой! — высказал предположение Ион Роман. — Обронил либо нарочно вставил словечко, точно указывающее на связь с Нико Николой. Вроде того как «заморские цацки», произнесенные по-французски, открывают дорогу к миллионной сделке. Кто бы ни был Винченцо Петрини, Нико Никола так или иначе вскрыл сейф Аваряна. Теперь это абсолютно ясно! Чудо мог совершить только этот виртуоз отмычки. И если он и Винченцо Петрини не одно и то же лицо, — во что мне, правда, не очень верится, — тогда я знаю, кто Нико Никола!
— Излагай! — кивнул Тудор. — Жду аргументов в доказательство твоей версии… Жду
— Нет, — извинился Ион Роман. — Наверно, это я слишком рано лег. Но я больше не мог выдержать.
— Значит, аргументы добывались вчера вечером на двух фронтах, может, даже на трех, — сказал Тудор.
Ион Роман старался не упустить ни одной подробности из своих разговоров с Еленой и Эмилем Санду. Но его последние слова произвели эффект разорвавшейся бомбы.
— Я своими глазами видел на шее Елены, — кстати, весьма элегантной шее — колье, «невинно» подаренное ей в понедельник за обедом господином Винченцо Петрини, необычное колье, собранное из сотен блестящих подковок.
— Это невозможно! — отразил Виктор Мариан. — Господин Винченцо Петрини в воскресенье вечером никуда не отлучался. Он был вместе со всеми в театре. Он не может быть Нико Николой! И не мог вскрывать сейф Аваряна в Бухаресте, сидя здесь, в Констанце, в театре или по дороге из театра в гостиницу. Разве вы не помните, что пишет Владимир Энеску? Они были вместе в театре и вместе вернулись. Помимо дневника Энеску, это подтвердила и уборщица, которая видела, как сицилиец прошмыгнул к Елене после того, как от нее вышел Раду Стоян…
— А еще был эксперт-счетовод… — напомнил Ион Роман, — который сидел в театре позади Винченцо Петрини. Вы забываете, что в воскресенье я был здесь и, значит, тоже могу подтвердить достоверность заметок Владимира Энеску. Вообще-то. в тот вечер после театра я проверял журналиста и нашел, что его записи очень точны в том, что касается передвижения персонажей в зоне отель — пансионат. Его дневник — это своего рода свод алиби. То есть: на все воскресные вечер и ночь у ребят из пансионата, сицилийца, девушек и самого журналиста очевидные и надежные алиби. Кого с нами не было? Марино, который с возмущением отклонил приглашение, а также Эмиля Санду, Дориана и Паскала…
— Нужно немедленно их пригласить и проверить их алиби! — предложил Виктор Мариан. — Где они в воскресенье провели вечер и ночь? Если бы Жильберт Паскал оставался в отеле, мадемуазель Елена не сиганула бы в окно… Мне кажется, вещи начинают проясняться…
