ночей.
Пророчества бомжа-паникера не сбылись. Прошло часа три, и колонна пленников благополучно миновала топи и вышла на сухую поляну среди дремучего леса. За этой поляной начиналась другая.
Не так давно здесь росли деревья. Но их срубили. Выложили из них длинное строение, что-то вроде барака.
Метрах в десяти от барака еще одно, крохотное строение. Похоже, контрольно-пропускной пункт. От него в обе стороны тянулся забор – тройное ограждение из колючей проволоки. И вышка неподалеку от барака, по ту сторону колючей проволоки. Прожектор с нее светит. И видно – часовой стоит. Пулемет на высокой треноге. Вниз смотрит.
Вся эта окольцованная колючкой территория занимала не так уж много площади – с полгектара.
– Концлагерь какой-то, – решил Валера.
И не ошибся. В барак этот их и впихнули, вместе с бомжацкой братией.
– Хоть вместе, и то хорошо...
Никита видел, как Валера обнял Лельку за плечи и прижал к себе. Та с готовностью прильнула к нему, уронила голову ему на грудь. И заплакала.
– Валера, Никита, ну когда же я проснусь? – всхлипывая, истерично спросила она.
Валера тяжело вздохнул. Он-то понимал, что все это не сон...
Барак. Деревянные стены. Деревянные настилы в два яруса. Без матрацев и подушек. Просто голые доски. И длинный грубо сколоченный стол в проходе между нарами. Под потолком тускло светила электрическая лампочка.
– А здесь можно жить, – сказал кто-то.
Эта фраза словно оживила всех. Бомжи загудели. Полезли на нары занимать места.
Никита тоже не растерялся. Ухитрился занять три места на верхнем ярусе. Место для Лельки у самой стены. Чтобы не терлась об нее какая-нибудь вонючка. Пусть лучше она сама трется о Валеру. Между ними явно проскакивают амурные искры. Никита не мог не заметить этого.
Стены, нары, столы сделаны из неотесанных досок. Древесина теплая, приятная на ощупь. И нет в бараке той жуткой тесноты, как в «душегубке». Мест на всех хватает, даже свободные на нижнем ярусе остались.
Для Никиты, Валеры и Лельки условия не ахти. А для бомжей все хорошо.
– А тут комфорт! – заявил кто-то.
Уж в их-то помойных сараюшках условия куда хуже. Но там они были свободны...
– А как у них с кормежкой? – почесывая грязное пузо, спросил другой.
– Наверное, каша, – протянул третий. – Горячая каша... И много-много хлеба...
– Ага, будут тебя здесь кормить, жди...
– Должны кормить!.. Это резервация для бомжей, понял, да?.. Это мэр столичный все затеял. Я знаю. Чтобы наш брат столицу не поганил. Теперь мы здесь будем жить. Лужков, он ведь человек душевный. Просто он не хочет, чтобы бомжи в Москве жили. Он нам здесь место нашел. И кормить будет. Я знаю. О нас будут заботиться. Вот увидите...
Никита задумался. А вдруг и в самом деле эту антибомжацкую акцию затеяло правительство Москвы. Чтобы очистить столицу от бомжей. Построили резервацию для изгоев, теперь потихоньку сгоняют их сюда.
Рядом с бараком хватает свободного места. Возможно, им придется строить еще один такой барак, второй, третий...
Но почему тогда чистильщики с таким спокойствием относятся к трупам? Если бомжи для них просто мусор, то куда проще утопить их всех в болоте, чем держать в бараке, охранять...
Может, бомжи нужны как рабочая сила? Лес, например, валить или торф из болот добывать. Поэтому в живых оставляют самых сильных...
Чем больше Никита задавал себе вопросов, тем яснее понимал, что не найдет на них ответов. Надо ждать завтрашнего утра. Появятся чистильщики. Может, тогда что-нибудь прояснится...
– Есть хочу, – тихо сказала Лелька.
Она лежала на своем месте. Под крылышком у Валеры. И, похоже, ей это даже нравилось. Только вот перекусить бы чего.
– А ты спи, – посоветовал ей Никита. – Семь часов сна заменяют батон хлеба...
– А я слышал, что смех заменяет масло... Спи, Леля, и смейся. Это вместо хлеба с маслом...
– Да спать-то я хочу. Может, и засну, если получится... Только вот смеяться не буду. Не дождетесь. Не до смеха мне...
– Правильно, не до смеха, – кивнул Валера. – Потому что не мы смеемся, а эти скоты с автоматами. Загрузили нас в этот бомжатник, а сами водку сейчас жрут. И над нами смеются... Ничего, смеяться будет тот, кто посмеется над их трупами... Эй, Никита, у тебя там случайно, как в прошлый раз, «ствол» не завалялся?
– Если бы... Давайте попробуем заснуть. Завтра у нас будет тяжелый день.
– Бежать отсюда надо, – горячился Валера.
– Куда? – осадил его Никита. – Тут же вокруг топи. Ты знаешь тропы через них?
– Нет...
– Тогда о чем разговор?
– А еще пулемет на вышке, – сказала Лелька. – Брр...
– Пулеметы-то как раз не самое страшное, – заявил Валера. – И козлы эти, чистильщики, тоже не беда. Надо будет, мы с Никитой их влет сделаем...
– Если бы... – вздохнула Лелька.
Никита промолчал. Понимал он, что не бахвалится Валера. Просто пар спускает. И точно, Валера успокоился. Даже глаза закрыл.
И Никиту потянуло в сон. Чего голову зря проблемами забивать? Как говорится, утро вечера мудреней.
Они втроем пытались заснуть. А вот их товарищи по несчастью, наоборот, как будто просыпались.
– Водки хочу! – орал один. – Самогону!..
– Жрать дайте! – вторил ему другой.
Крики эти будоражили бомжей. Нажраться хотелось всем. Но все понимали, что орать можно сколько угодно, а во рту все равно будет пусто.
– Бабу хочу! – заорал еще один придурок.
А вот с этим как раз проблем не было. Женщин в бараке хватало.
Чистильщики не разделяли толпу по половому признаку. Видимо, бомжи представлялись им сплошной однородной массой. Мужик ты или баба – для них это значения не имело.
Зато сами бомжи вмиг произвели градацию. Мужики, как сильные, заняли места на верхнем ярусе. А женщинам достались нижние – самые вонючие – места. Впрочем, они против этого даже не пытались возражать.
Не возражали они и тогда, когда особо озабоченным захотелось их грязных зачуханных тел. Они с готовностью раздвинули ноги. Никите вовсе не доставляло удовольствия слушать их страстные стоны. Но приходилось. А куда денешься с подводной лодки?
– Совсем оборзели, бомжары, – сказал Валера. – Хорошо, Леля уже спит, – добавил он. – Не слышит этих ублюдочных...
Лелька чего только не повидала в этой жизни. Но ее бы, пожалуй, стошнило от всей этой мерзости, которая с воем и стонами копошилась на нижнем ярусе.
В конце концов, оргия стала утихать. Но вдруг разгорелась с новой силой.
– Твари они все! – загнусавил какой-то урод с провалившимся носом. – Сифилис ходячий!
Это он про баб. А ведь он сам сифилис ходячий. Не зря же у него нос такой.
Все бы ничего. Но этот урод показал вдруг на Лельку.
– А почему она спит? – заорал он. – Почему, а?.. Я ее хочу!
– И я! – завопил еще один. – Она такая чистенькая...
– И свеженькая!..
