Каждая улица и покрытая туманом аллея могли таить в себе засады, поэтому все хранили полное молчание. Неподалеку от Корсо-Монфорте, на подступах к префектуре, начал строчить пулемет. Люди Малгери открыли огонь из винтовок, и пулемет замолк.
— Вперед, парни, — крикнул полковник.
Без промедления гвардейцы устремились во двор префектуры, где еще девять часов назад отдавал свои распоряжения Муссолини. В подвалах были обнаружены всего пять перепуганных служащих.
Восстание набирало силу. Улица за улицей заполнялись партизанами, прибывавшими на грузовых автомашинах с красными флагами. Среди прохожих попадались ряженые с карнавала, одетые чертями и индейцами. У «Ла Скалы» народ не разошелся, слышались пьяные крики и песни.
С рассветом тысячи партизан, сверив часы, приступили к намеченным действиям, быстро и без лишнего шума занимая казармы, полицейские участки, почту и телеграф. В гостинице «Савойя» немецкие дипломаты, си-девшие за завтраком, открыли рты от изумления. Обслуживавшие их официанты выстроились у стен, достав, как по волшебству, красные шейные платки. Бородатый партизан, направив на дипломатов автомат, рявкнул:
— Всем встать и держать руки на затылке. Одновременно несколько джипов, и грузовиков
подъехали к радиостанции в Порта-Тичинезе. Пятнадцать человек в гражданской одежде с автоматами в руках вошли в стеклянные двери. Фашистская ночная охрана сопротивления не оказала. Командир партизанской бригады имени Маттеотти, насчитывавшей тысячу человек, Коррадо Бонфантини взял в руки микрофон, когда воздушные сирены взвыли в различных частях города, что являлось сигналом взятия всех ключевых позиций. От Таранто на юге до границы со Швейцарией на севере миллионы итальянцев услышали его взволнованный голос:
— Говорит Коррадо, приветствуя из освобожденного Милана всех людей в Италии, ставших, наконец, свободными…
На глазах его показались слезы радости.
Бенито Муссолини выслушал эту новость молча. Он сидел в ресторане гостиницы «Гольф-отель» в Грандоле, находящемся на высоте 350 метров над уровнем серых вод озера Комо. Вместе с десятью партийными боссами и Клареттой Петаччи, которая последовала за ним, не дожидаясь возвращения Шпёглера, он ожидал, когда подадут завтрак. Теперь, по прошествии семнадцати часов с тех пор, как он покинул город, планы его были, как и всегда, текучими и неопределенными.
В полночь из квартиры префекта Комо он написал последнее письмо Рашель. «Я завершаю последнюю главу всей жизни, последнюю страницу своей книги. — Слова эти были написаны синим карандашом, подпись же сделана красным. — Прошу простить меня за все обиды, причиненные тебе непреднамеренно. Но знай, что ты была единственной женщиной, которую я действительно любил».
Хотя Рашель находилась всего в двух километрах от него, расположившись в одной из вилл, куда была доставлена фашистским эскортом из Монцы, видеть ее он не захотел. Она с Романо и Анной Марией должны были направиться в Швейцарию, его же путь лежал в Вал-Теллину.
Полной уверенности в успехе у него не было, хотя он и верил в неизбежность хода событий. Всю ночь, проведенную в префектуре Комо, он продолжал взвешивать все «за» и «против», как бы продолжая дебаты, начатые в Милане. С одной стороны, у него было намерение направиться в Бреннер, чтобы присоединиться к Гитлеру. С другой же — ему хотелось попасть в Швейцарию, и он затратил довольно много времени, звоня в американское консульство в Лугане. Поначалу агент Аллена Даллеса Дон Джонс надеялся, что Муссолини с двумя министрами пересечет границу в час ночи, однако швейцарцев это время не устроило.
Как позже объяснил Даллес, это было его решением. Поскольку Швейцария, деликатно прикрыв глаза, смотрела сквозь пальцы на деятельность американского Управления стратегических служб в нейтральной стране, отсутствие там дуче в тот момент, когда генерал Вольф был готов подписать акт о капитуляции, могло бы вызвать международные осложнения.
Но вот Муссолини воскликнул:
— Хватит раздумий. Необходимо принимать решение.
Спать он, однако, не смог. В 3 часа утра кто-то предложил направиться на виллу федерального секретаря в Менаджио, находившуюся в нескольких километрах севернее, где дуче мог бы отдохнуть, пока Паволини не эскортирует его в Вал-Теллину. Среди оставшихся партийных боссов поднялась настоящая паника, что о них забудут. Маршал Грациани, выхватив пистолет, прекратил гвалт, заявив:
— Если кто-нибудь сделает шаг, буду стрелять.
В Менаджио, выпив чашку кофе с молоком и вздремнув полчаса, Муссолини опять задумался о Вал- Теллине. Его настораживало, что от Паволини не было никаких известий. Один из офицеров предложил возвратиться в гостиницу «Гольф-отель», расположенную у дороги, и там выждать, пока не прояснится обстановка.
И вот он прослушал объявление Бонфантини по радио. Удалось ли Паволини выбраться из Милана? Никто из присутствовавших не осмелился прервать его задумчивость. Официанты принесли сдобу, отварное мясо и грубый хлеб для двенадцати человек, сидевших за столом.
— Милан освобожден от фашистов, — повторило радио.
Один из присутствовавших выключил приемник. Наступило тягостное молчание. Наконец, глядя на стол, Муссолини произнес:
— Дайте-ка я посмотрю на лица преданных мне до последнего момента людей.
Вновь наступило молчание, прерванное стуком ножей и вилок. Все принялись за завтрак, кушая без ап-петита7~стараясь скрыть свое замешательство.
В гостинице «Барчетта» в Комо маршал Грациани завтракал со своими офицерами. Напротив них сидел Винченцо Коста с командующим черными бригадами Франко Коломбо.
Грациани выезжал вместе с дуче в Менаджио, затем возвратился назад в Комо. Его «Альфа-Ромео 2500» с покрашенными серебром колесами стояла наготове.
В восемь часов утра Коста сообщил Грациани, что Паволини с тремя тысячами человек находится севернее Милана. Оба они разыскали дуче и передали ему это сообщение, затем Грациани ушел. Среди фашистских боссов прошел слух, что Муссолини собирается скрыться в Швейцарии, и они запаниковали.
Когда Коста направился к Муссолини, ему было сказано, что тот отдыхает.
— Вы получите указания в полдень, — заявил ему Барраку.
Паволини, которому Коста передал это, был недоволен, а по прошествии некоторого времени и вовсе замолк. Коста посоветовался с Грациани, что им делать, чтобы остановить падение духа: войска союзников приближались, фронт трещал, и солдаты дезертировали пачками.
Грациани, надушенный дорогим одеколоном, посмотрел на того с удивлением и сказал:
— А чего же вы хотите?
— Мы хотим знать, как нам следует умереть, — последовал ответ.
Грациани промолвил уклончиво:
— Дуче может принять решение выехать в Вал-Теллину, но это совсем не обязательно. В настоящий момент он ожидает важного разговора.
Коста и Коломбо решили, что сам Грациани только и ждет подходящий момент, чтобы капитулировать, так как незадолго до этого заявил в префектуре Комо:
— Я — человек чести, а не марионетка и намерен отправиться на фронт. Когда же американцы окажутся от меня в десяти шагах, то сдамся им в плен.
— Если Муссолини кончит плохо, — бросил через плечо Коломбо, уходя, — ответственность ляжет на вас. Мы же все умрем как крысы.
Уголовный инспектор Отто Кизнатт собирался отоспаться в пустой казарме чернорубашечников в Менаджио, но это ему не удалось, так как Муссолини поднимал его с постели три раза за ночь.
Поспешно собрав документы на озере Гарда в день, когда Муссолини покинул Милан, Кизнатт не спал сорок восемь часов, пытаясь его настичь в надежде, что унтерштурмфюрер Бирцер окажется на своем месте. И вот, разыскав их в «Гольф-отеле» в Грандоле, он попытался уснуть, улегшись пораньше.
Первый раз Муссолини разбудил его в 10 часов вечера, сообщив, что партизаны собираются спуститься с гор и что он послал появившегося Паволини в Комо за десятью бронированными машинами и
