груз, взять на борт раненых и возвратиться на свою базу… — Чавчавадзе умолк и долго, не отрываясь, смотрел на карту, будто искал в ней точный ответ: какое стечение обстоятельств привело к встрече ЛИ-2 в квадрате «двадцать один» с фашистскими истребителями? Кто остался жив из разведгруппы лейтенанта Черемушкина? Нужна ли немедленная подготовка второй группы? Что конкретно будет содержать его доклад комкору и командарму о случившемся? Кто этот невидимка, вступивший в тайный поединок с ним, командиром дивизии генерал-майором Чавчавадзе?
— Сергей Валентинович, — обращаясь к начальнику разведотдела, произнес он, наконец, — давайте теперь обобщим факты. Допустим, группа старшего лейтенанта Антонова, уйдя в тыл с важным заданием, сразу же попала к гитлеровцам. Такие случаи не исключены. Может быть, она приняла навязанный ей бой и потому погибла? Но ведь радист ефрейтор Лунин сумел передать шифровкой, что старший лейтенант Антонов попал в заранее расставленную западню. Секрет нашего контрудара был раскрыт, несмотря на то, что держался в строгой тайне. И вот — гибель самолета, а значит — второй разведгруппы. Как прикажете понимать? Среди офицеров штаба дивизии находится агент фашистской разведки? Возможно. Но до сих пор нам ничего не удалось узнать, несмотря на все усилия начальника особого отдела майора Окунева. Вы понимаете, подполковник, — жестко произнес генерал, — что офицеров, обслуживающих непосредственно штаб дивизии, не так уж и много. В свою очередь, не каждый из них допускается к секретным и оперативным документам. — И вдруг резко, после паузы спросил: — В каких вы отношениях с начальником связи дивизии майором Левашовым?
Именно этот человек в последнее время все чаще и чаще давал подполковнику основания для неясных размышлений. Лично он питал симпатию к подтянутому офицеру, имеющему обширную военную эрудицию. Между ними на первых порах возникло даже подобие дружбы. Но дальнейшего развития она не получила. Несостоявшееся сближение можно было, правда, объяснить отсутствием постоянных служебных контактов, различными личными интересами. Потому дальше обычного товарищеского общения не дошло.
— Личных, тесных контактов с майором Левашовым не имею. О нем могу сказать, что это разносторонне образованный офицер, знающий свое дело. Между прочим, отмечено его увлечение фотографией. Но это, так сказать, было у него на досуге… Кое-кто, знаю, обращал внимание, что фотоснимки его могут соперничать с работами мастеров-профессионалов. Прелюбопытный факт. Для этого нужны и навыки, и опыт.
— Конечно, то, о чем вы говорите, — существенная деталь, но конкретно пока не дающая ровным счетом ничего. Кстати, вы делились своими наблюдениями с майором Окуневым?
— Майор Окунев, товарищ генерал, в курсе…
— Хорошо, товарищ Кондрашов… Кто ведет постоянное дежурство на «Фиалке»?
— Связистка Николаева, товарищ генерал.
— Примите все возможные меры, Сергей Валентинович. И все-таки снова приходится возвращаться к майору Левашову… Оказывается, ангельского в нем мало. Полюбуйтесь!
Кондрашов взял в руки фотоснимок, изображающий обнаженных девиц в откровенно непристойных позах. Чавчавадзе в негодовании произнес:
— А вот это уже — экземплярчик порнографии… Хорош старший офицер! И должен вам сказать, подполковник, что такой просвещенный офицер, каким является, как вы изволили доложить, майор Левашов, занимается распространением пошлятины.
— Он знает, что снимки у вас?
— Совершенно ничего не знает, так как они обнаружены у младшего сержанта Злобина.
— Почему именно у младшего сержанта Злобина, товарищ генерал? Насколько я знаю, он довольно серьезный человек.
— Несомненно… В недалеком прошлом — лаборант кафедры физики в политехническом институте. Знаете ли, мне иногда приходится пользоваться его услугами. За последние две недели дважды выходил из строя телефон внутренней связи. Причина — анодные батареи. Только непонятен малый срок их работы. Что же касается самого Левашова…
— Мне кажется, товарищ генерал, что теперь порнографические открытки не такая уж редкость. Их находят в землянках, брошенных гитлеровцами при отступлении. Такого добра у них хватает.
— Допустим, что так. Но как расценивать тот факт, что советский офицер, занимающий довольно высокий пост в нашей армии, мог оказаться нравственно нечистоплотным?
— К сожалению, товарищ генерал.
— Именно, к сожалению. — Комдив нахмурился. Взгляд его стал отчужденным и колючим. — Нашему с вами.
— Виноват, товарищ генерал. Разрешите срочно встретиться с младшим сержантом Злобиным и узнать, куда он девает сухие анодные батареи из вашего телефонного аппарата.
— Вы думаете, что они имеют отношение к делу? — Настороженно поинтересовался комдив.
Дверь приоткрылась, и в ее проеме показалась фигура капитана Вихрова.
— Товарищ генерал, вы поручали радисту Петросянцу…
— Пусть войдет.
— Товарищ генерал! Дежурный радист, рядовой Петросянц. Очередная за мое дежурство шифрованная сложным кодом радиограмма. Позывные прежние.
— Хорошо. Можете идти, товарищ Петросянц.
Посмотрев на тетрадный лист бумаги, исписанный четкими рядами цифр, генерал бросил его на стол.
— Над дешифровкой первой майор Окунев бьется уже почти сутки, — комдив потер кончиками пальцев седеющие виски. — Вы представляете, подполковник, как важно знать содержание этих документов? О чем они говорят? Приказ активизировать свои действия вражескому лазутчику? В чем они заключаются? — Чавчавадзе встал, отодвинул в сторону стакан остывшего чая и с минуту, словно забыв о начальнике разведотдела дивизии, молча расхаживал по тесноватому блиндажу.
— Я не задерживаю вас. Вам следует хорошенько отдохнуть, подполковник. Найти время и отдохнуть… Так никуда не годится. Работать в дальнейшем будете совместно с майором Окуневым. О результатах разговора со Злобиным поставьте меня в известность.
Проводив Кондрашова, генерал поднял трубку полевого телефона:
— Пригласите ко мне «семерку».
Майор Окунев, по своему обыкновению перебросившись накоротке несколькими словами с капитаном Вихровым, вошел к командиру дивизии тихо, осторожно прикрывая за собою тяжелую, из дубовых струганых досок дверь. Чисто выбритое, круглое лицо майора не выглядело уставшим, несмотря на то, что он провел без сна почти двое суток. Сказывалась, видно, привычка. Он умел следить за своей внешностью при любых обстоятельствах. Когда его спрашивали об этом умении, он неизменно, широко улыбаясь, отвечал:
— Мы вологодские — народ умелый, хваткий… В сутках для нас все тридцать часов. Смекайте, времени хватает с избытком…
— Физкультура, однако, помогает, товарищ майор?
— Не подводит, товарищ генерал. Верное средство от любой хвори…
— Что нового у вас?
— Кое-что есть, товарищ генерал, — Окунев положил перед ним на стол небольшую пачку фотографических снимков.
— Продукция Левашова?
— Вполне возможно. Но делать окончательный вывод преждевременно. Сами же по себе они, эти фотографии, являются определенной нитью, у которой, несомненно, найдется и конец.
— Это же исходные позиции САУ-100 у отметки пятнадцать! — Воскликнул Чавчавадзе. — Откуда они у вас?
Майор Окунев молча протянул ему катушку с проявленной фотографической пленкой.
— Фотоаппарат у Левашова…
— «Кодак» второй модели, товарищ генерал.
— Пленка?
— Его «родная», товарищ генерал. Но дело в том, что фотоаппараты фирмы «Кодак» имеются и у
