растерянно взмахнув рукой, поспешно вышла.
Черемушкин вспомнил, как несколько месяцев назад, в один из дней относительного затишья, в землянку к разведчикам в сопровождении майора Кондрашова вошла стройная девушка со строгой прической светло-каштановых волос.
— Вот так — да! — лукаво подморгнул Черемушкину сержант Телочкин, глядя на симпатичное серьезное лицо спутницы начальника разведотдела.
— Прошу познакомиться, товарищи, — коротко сказал майор. — Радистка сержант Коврова. Она проведет с вами несколько уроков немецкого языка. Вам же, товарищ младший лейтенант, — обратился он к Черемушкину) — найти для этого время и поставить в известность о готовности сержанта Коврову. Я уверен, — Кондратов повернулся к спутнице и улыбнулся, — товарищ сержант будет довольна своими учениками. — И они ушли.
В землянке стало непривычно тихо. Румянцев почему-то вдруг, как школьник, бесшумно на цыпочках подошел к двери и, осторожно приоткрыв ее, посмотрел вслед обоим. Телочкин стал суетливо приводить в порядок шинели, перекладывать в угол нехитрое имущество.
В эту ночь младший лейтенант долго не мог уснуть. Непонятное чувство одолевало разведчика. Глаза Ковровой вставали перед ним. Он поднимался с топчана, выходил из землянки. Стоял и подолгу смотрел в усыпанное звездами ночное небо. И не знал тогда младший лейтенант, что в какой-то сотне шагов от него, в такой же примерно землянке, дежуря у радиоаппаратуры, Коврова внимательно рассматривала его портрет, напечатанный в дивизионной газете. Это сразу заметила ее подруга — телефониста Маргарита Николаева. И тут же посоветовала:
— Смотри, мужики — они разные бывают. Один, помню, сказал мне так: «Ты, — говорит, — в любую минуту можешь быть убита. На то и война! Умрешь, не вкусив сладости запретного плода. И если ты подруга солдата, так отдай для него все: и душу свою, и тело. Тебе это все равно ничего не стоит…» Нет уж, решила я, да и отделалась от любви такой. А что касается твоего — пусть вначале докажет, почему любовь любовью зовется…
Дня через два после этого разговора Наташа пришла к разведчикам провести занятие по немецкому языку. Видно, что ее ждали и к приходу тщательно готовились.
В землянке было чисто и уютно. На тумбочке, застланной брезентом, в металлической банке красовался букет цветов. Остро пахло свежей хвоей.
— Товарищи, — начала она, посматривая в конспект своей лекции, — опыт показывает, что даже человек, хорошо знающий немецкий язык, часто становится в тупик при переводе несложного военного документа и не в состоянии бывает правильно понять и передать специфические военные термины. Прежде всего разведчик должен знать военно-техническую и военно-канцелярскую терминологию, разбираться в массе сокращений и специфических оборотов речи, которыми изобилует немецкая лексика…
Черемушкин тогда не раз пытался перехватить взгляд Ковровой. Но она, казалось, не обращала на него никакого внимания…
Другие встречи с Наташей проплывали в памяти. Уже сгущались сумерки, когда они вместе с другими разведчиками сидели в кузове грузовика. Бывший в разных переплетах, потрепанный в бесконечных рейсах по фронтовым дорогам трудяга ЗИЛ, натужно гудя, мчал по лесной дороге к полевому аэродрому.
У самолета молодой и веселый штурман Барышев придирчиво осмотрел снаряжение прибывших, помог им правильно надеть и застегнуть лямки парашютов. Заинтересованно разглядывая Коврову, он давал ей заметно больше советов, чем другим.
— Вы «кругляши»-то снимите, — указал он на магазин автомата ППШ. — При прыжке эта штука легко может выпасть из приемного окна. А может и догнать при падении в воздухе и кого-либо прилично погладить по головке… Ну и, разумеется, будет потеря боекомплекта. Чехольчик запасной требуется.
Командир воздушного корабля ЛИ-2 капитан Вертунов, стоящий рядом со штурманом, кряжистый и крепкий средних лет мужчина, пригласил на посадку.
Самолет оторвался от земли и, набирая высоту, взял курс на северо-запад. Мерный гул авиационных моторов вызывал легкую дремоту. Время от времени машина вздрагивала, будто натыкалась на препятствие, но тут же выравнивала свой ход. Разведчики изредка поглядывали в затянутые чернотой иллюминаторы, потому что каждый понимал: летят они уже над той своей землей, которая сейчас занята врагом.
Наташа встретилась взглядом с лейтенантом, делавшим вид, что дремлет под убаюкивающий гул моторов. Внезапно резкий рывок сорвал ее с сиденья. В ту же минуту, когда она почувствовала стремительно уходящий из-под ног пол, ее бросило в сторону.
Капитан Вергунов с силой рванул на себя штурвал. Второй пилот неподвижно сидел в своем кресле. Пальцы левой, опущенной вниз руки безвольно чертили по полу кабины. Центробежная сила то накрепко приковывала людей к стенке и сиденью, то грозила страшным рывком перевернуть и бросить их на дюралевый пол кабины. Груз, находившийся в заднем отсеке и, казалось, надежно укрепленный, стал расползаться, грозя плотно закупорить выход. За иллюминатором мелькали разноцветные ленты искр.
Щегольков перевернулся, ударившись о край противоположной металлической скамьи. Что-то жалобно тренькнуло и отдалось звоном в упаковке его рации за спиной. Электрический плафон под потолком погас, и на смену ему замигала красным светом сигнальная лампочка у выходного люка.
Черемушкин поднялся и, придерживаясь за стену фюзеляжа, стал добираться до открытой двери кабины экипажа. В ее проеме показалось лицо Барышева. Штурман хотел что-то сказать, но в этот момент длинная, изгибающаяся дугой зенитная трасса присосалась к внешней обшивке фюзеляжа. Штурман охнул, жадно глотнул воздух и, схватившись за грудь, неуклюже осел на пол. Черемушкин все же услышал его слабый шепот:
— Самолет атаковали… Отказал… правый мотор. Маслопровод перебит… Скоро машина вспыхнет. Прыгать очень опасно… Расстреляют в воздухе…
Голос Кондрашова помимо его воли звучал приглушенно:
— Товарищ генерал, транспортный самолет, на борту которого находилась наша разведгруппа, на свою базу не вернулся.
— Знаю… Мне нужны подробности, — Чавчавадзе провел рукой по кителю, словно ему вдруг захотелось стряхнуть пылинки. — Итак, подполковник, почему самолет не вернулся на аэродром?
— Радиостанцией авиатранспортного подразделения «Луч» в ноль часов тридцать минут была принята радиограмма. Командир экипажа успел сообщить: через семнадцать минут после вылета в квадрате «двадцать один» подвергся нападению фашистских истребителей типа «Мессершмитт-110». Затем и связь прервалась. Судьба экипажа и разведчиков неизвестна.
Командир дивизии, внимательно слушая доклад Кондрашова, прослеживал на карте маршрут, которым должен был следовать самолет.
— Ну и какие напрашиваются выводы?
— Выводы самые неутешительные… Нетрудно догадаться, товарищ генерал, что самолет ждали. Невероятно, но противник каким-то путем узнал о его маршруте и назначении. Но почему именно в полосе квадрата «двадцать один»…
— Почему вы не предполагаете иное? Самолет мог быть обнаружен радиолокаторными установками противника и сбит.
Подполковник Кондрашов в сомнении покачал головой:
— Самолет мог быть сбит немцами в любой точке его курса. Но это произошло именно при приближении к квадрату «двадцать три». Очень возможно, что опасались исчезновения цели. Могли существовать и другие мотивы, о которых, к сожалению, мы ничего не знаем. Случайная же встреча исключена.
— Вот это-то и главное. Давайте проследим еще раз маршрут. Поднявшись с аэродрома, ЛИ-2 взял курс на северо-запад. Расстояние в пятьдесят километров по прямой он бы мог преодолеть, предположим, за двадцать минут. Но пилот, выдерживая маршрут, не летел по прямой. Углубившись на территорию противника на восемьдесят километров, он изменил курс, вышел уже юго-западнее железной дороги Юдино — Лопатино, затем вновь изменил направление и оказался восточнее ее. И вот здесь, в квадрате «двадцать три», предстояло десантировать группу. После посадки в квадрате «сорок один» — передать партизанам
