командир отряда сопровождения, смотря на него по-собачьи преданными глазами.
Веллер усмехнулся, кинул взгляд на раненого поляка, на окружавших солдат и сказал, скупо улыбнувшись:
— Бывало и похуже, а царапина — не раны, заживет. Командуйте сбор, штурмфюрер, — по- домашнему приказал он командиру отряда, и, держа в правой руке «шмайссер» зашагал к машине.
На аэродроме в Сохачево все было четко. Комендант сдержал свое слово. Высокого гостя ждали. Знакомый «юнкере» чуть в стороне от взлетно-посадочной полосы мощно гудел моторами. Истребитель сопровождения выкатывал на взлет.
На этот раз обергруппенфюрер СС оставался доволен всем — и полетом, и стесняющим движения парашютом. Сидел он задумавшись, глядя в окно. Над его плечом склонился командир экипажа:
— Обергруппенфюрер, до Станички сто километров. Идем на снижение для посадки в Кобылино.
Веллер, не поворачивая головы, молча кивнул, и мысли его как бы растворились в пространстве, потеряв свою сущность и значение. Для него лично, личного состава армейской группы под кодовым названием «Феникс» и для судеб Германии в целом наступал период новых испытаний и, возможно, военной и политической катастрофы.
Капитан Черемушкин немало удивительного повидал в своей жизни. Но от резких, почти неуловимых движений гауптмана Зоненнбаха, когда тот, утробно гикнув, будто освобожденный от сбруи норовистый рысак, взвился в воздух и как бы катящимся колесом исчез в овраге, он на какое-то мгновение потерял дар речи. Не видел и, естественно, не мог предвидеть ранее цирковой номер пленного, освободившегося одним движением плеч от вещевого мешка с грузом так килограмм под сорок, сбившего с ног Сергея Антонова. Чуть позже установили, что у него сильно рассечена правая бровь и кровь, ленивой струйкой стекая по лицу алой капелью, впитывалась в лопастую ткань камуфляжного костюма.
Аркадий Цветохин, виновато улыбаясь, потирал шею ладонью левой руки. Глеб Сабуров, хмурясь, опустив на землю приклад ручного пулемета «МГ» и придерживая рукой за ствол, словно оправдывался:
— В другом месте перерезал бы Зоненнбаха на две равные половины. Опасался поднимать шум, командир…
Сгрудились в тесный кружок. Капитан Черемушкин нашел необходимым дать короткие советы уходящим на поиск. Игорь Мудрый, рвавшийся в погоню за пленным, неодобрительно посматривал на товарищей. Хоть и невелика была по времени задержка, но шансы у беглеца затеряться в лесу росли. Коврова, марлевым тампоном из индивидуального пакета и нагревшейся водой из фляжки обрабатывала лицо и губы Антонова.
— Учтите. Надежда осуществить свой замысел для Зоненнбаха в его поведении имеет плюсы и минусы. В одном случае — она мобилизует его физические силы, в другом — отнимает способность критически оценивать свои поступки. У бежавшего одна цель: рваться к шоссейной дороге. Зоненнбах — опытный и поэтому опасный противник. Словчит с дубинкой в руках, положит одного из вас на землю, вооружится. — попробуй тогда его взять.
— Так-то оно так… Но, если пленник догадается, поймет, что направление автомагистрали для него отрезано и опасно. По существу получается, что у Зоненнбаха море дорог — выбирай любую… — суховато заметил Касаткин.
Червячок сомнений противно заелозил в душе у Черемушкина. Но сказал, будто отрезал:
— Время преследования — время раздумий и построения гипотез. Иного рецепта у меня попросту нет. Каждый из вас знаком со сложным профилем оврага. Северо-западное — самый прямой и короткий отрезок пути до шоссе. Итак: Касаткин и Мудрый — левая, Сабуров и Цветохин — правая сторона оврага. Возвращаясь, вы найдете нас у его северо-западного выхода. Вперед, без ура…
Действительно, на последней стоянке Черемушкин подробно ознакомил всех разведчиков с особенностями окружающей их местности, самого оврага, имеющего прямое отношение к планам командира разведгруппы. Овраг, в той точке, откуда Зоненнбах совершил побег, как бы делился на три рукава: один — устремился на восток, второй, центральный, — змеился с севера на юг, а третье ответвление устремилось на юго-запад. Кроме того, в разные стороны щупальцами отходили балочки и балки, заросшие шиповником и терном. Совсем рядом, по другую сторону оврага, разрезая густой лес с запада на восток, укрылась неширокая естественная просека, способная принять самолеты С-47, ЛИ-2 и другие легкомоторные. Места окрест — нетронутые, глухие.
— Ты, как я вижу, чем-то сильно обеспокоен, Евгений? Может, поделишься своими переживаниями? — спросила Коврова, смотря в глаза близкого ей человека.
— Наташа, сомнения зубной болью сверлят голову. Выносил, выстрадал гипотезу о том, что гауптман Зоненнбах по известным причинам непременно воспользуется при побеге центральным ответвлением, а теперь места себе, не нахожу. Он, конечно, помнит о нашей с ним беседе, когда проговорился о том, что знаком с местностью, по которой проходит разведгруппа. Помня об этом, опасаясь оказаться в ловушке, он откажется от удобного, сулящего беспрепятственный выход к шоссейной дороге от центрального русла оврага, ведущего на север, а ринется, например, по юго-западному и окажется ближе к населенному пункту Стрекалино. Свободно может воспользоваться и рукавом оврага, тянущегося в восточном направлении. Все едино: потеряв время, беглец к нужному ему сроку достигнет деревушки Медвежий Угол. В любом из двух внезапно последующих решений Зоненнбах окажется в выигрыше: возглавит подразделение и никого из нас не оставит в живых. Иначе поступить не сможет.
— Не расстраивайся. До сегодняшнего разговора ты никогда не ошибался. Не верю, что именно сегодня старуха-проруха навестила твою светлую голову. Нет, Евгений. Как никогда верю в твой расчет и интуицию. В своем состоянии гауптман не способен мыслить реально. Избирать окольные дороги, надеясь на свои ноги, не станет. Он ушел первым. Зачем, скажи на милость, ему искать приключений, хотя и неплохо знающему местность, без компаса в вечернем лесу. Время, время: вот в первую очередь о чем будет думать беглец.
— Будем надеяться… Как наши дела, Сережа? — поинтересовался Черемушкин о самочувствии Антонова.
— Живем, командир. Дела, во всяком случае, лучше губернаторских, — ответил разведчик. — Что-то наши задерживаются, — посетовал он.
— Какие-то люди вышли из оврага. Приближаются, — насторожилась Коврова, беря в руки автомат.
— Кто здесь может быть в глуши, кроме наших, — отозвался Черемушкин, беря бинокль. — Впереди Касаткин, — продолжал он свою информацию. — Все четверо. Пятого с ними нет…
Полулежа в траве у мощного ствола сосны, Антонов слушал милых его сердцу людей, и ему образно рисовались заманчивые картины встреч с однополчанами. Но вместе с этим, из глубины его души мягкий голос упрямо возражал: «Этого не случится. Ты не вернешься к друзьям за линию фронта…» Он провел языком по чуть вспухшим губам и резко поднялся на ноги. Бросившиеся в погоню за бежавшим гауптманом разведчики возвратились в полном составе.
— Черти косолапые! Жду же второй час… — Черемушкин осекся, вопросительно смотря в ничего не говорящие глаза Касаткина. — Ну, Михаил, говори! Терпения нет…
— Судьба-злодейка сама порешила шустряка, — поспешил с ответом Мудрый.
— Игорь сказал главное. Страшной смертью погиб наш пленник гауптман Зоненнбах, — стал рассказывать Касаткин. — Долго мы его искали. По времени беглец должен бы был на немного опередить погоню. Грешным делом вас вспомнил, сами понимаете, за задержку. Мог бы жить, бедолага.
— Что же дальше, Миша, говори. Все равно сеанса ужасов сердце не воспримет. Ожесточилось. Сделалось каменным.
— Отпечатанные на песке следы его сапог мы сразу же опознали. Насторожились. И вдруг — нет следов, будто нашего пленника подняла в воздух нечистая сила. Повел головой влево, в сторону пологого ската, и невольно отшатнулся. Гауптман Зоненнбах стоял на полусогнутых ногах, намертво обхватив руками ствол молодого дуба. Голова, резко запрокинутая назад, касалась подбородком дерева, как бы удерживала обмякшее тело от падения навзничь. Оказалось: в спешке, поднимаясь из оврага по пологому скату, бежавший с размаха напоролся левым глазом на подсохший и потому прочный, толщиной с палец, острый
