себе, щеголевато одетого гауптштурмфюрера, Фриц Роммель и, досадливо морщась, махнул рукой в сторону командира экипажа.
— Разрешите старт? — озабоченно посматривая на светлеющее небо, нетерпеливо спросил командир.
— Разрешаю! — ответил Роммель.
— Убрать трап! — разнесся уже в салоне грубоватый голос командира.
Впереди мелькнул белый флажок, разрешающий старт. На дорожку лег прямой луч прожектора. Трехлопастные винты самолета дрогнули, лениво описали в неподвижном воздухе полукруг и вдруг зашлись, слились в сплошной сияющий круг.
Уже в самолете Коврова облегченно вздохнула и усталым движением руки, обменявшись взглядом с Урмасом, сидевшим на противоположной скамье, провела ладонью по пылающему лицу.
Шофер гауптштурмфюрера — то был Игнат — круто развернул машину, и она рванулась к просеке и мгновенно исчезла из виду. В ту же минуту Коврова, наблюдая через круглое стекло иллюминатора за уплывающей в бахроме легкого тумана землей, в меркнувших лучах прожектора увидела черный кузов «оппель-адмирала», с сумасшедшей скоростью мчавшегося наперерез самолету, делавшему разбег. Из остановившегося легкового автомобиля выскочили две фигурки и бросились к Роммелю.
Транспортник, оторвавшись от взлетной полосы и медленно набирая высоту, брал курс на запад.
— Роммель! Радируйте экипажу о немедленном возвращении на аэродром. Да бегите же к рации, черт возьми! — кричал Вернер.
— Оберунтерштурмфюрер Гроне! Штурмбанфюрер Вернер! Да скажите, в чем дело, господа?..
Лицо Фрица Роммеля зашлось бурыми пятнами.
— Какого же дьявола… Чувствовало мое сердце, что здесь не совсем чисто. Но вы-то, Ганс Вернер!
— Дружище! Выручай! — почти простонал штурмбанфюрер. — В твоем распоряжении зенитная батарея… истребители…
— Расслюнявились, штурмбанфюрер! Вытрите губы, — сквозь зубы с презрением процедил Гроне. — Самолет уже вышел из зоны зенитного огня. Срочно передайте по радио приказ о немедленном возвращении.
Коврова могла только догадываться о том, что происходит на аэродроме. Теперь по тревоге поднимут в воздух истребители на перехват транспортника. Будет несладко… В крайнем случае, придется с Урмасом выброситься на парашютах. Но где гарантия, что не произойдет худшего? Экипаж, узнав о причинах возвращения, попытается арестовать их.
Командир корабля после полученного по радио сообщения не спешил лечь на обратный курс, ожидая подтверждающих, более конкретных приказов. В свою очередь, комендант аэродрома Фриц Роммель не решался открытым текстом предупредить экипаж, что на борту самолета — не представители германских вооруженных сил, а советские разведчики. Поэтому машина шла прежним курсом. Только после вторичного, более жесткого, подкрепленного бранью напоминания, он решил поставить в известность Штальберг о возвращении самолета в Юдино. Но, услышав истерический возглас воздушного стрелка, серию пистолетных выстрелов, протяжный стон, он понял, что происходит в салоне. Руки его крепко сжали штурвал и резкими движениями пилот стал бросать самолет с крыла на крыло, чтобы этим нехитрым способом нейтрализовать активные действия пассажиров. Поняв знак, поданный командиром, бортинженер бросился в салон. Он хотел, укрывшись за перегородкой, расстрелять двоих, находившихся здесь. Автоматная очередь слилась с его пистолетными выстрелами. Свинцовая струя отбросила назад тело бортинженера. Но и Урмас успел получить пистолетную пулю.
У Ковровой рябило в глазах, страшно давило на уши, из носа сочилась кровь. Она услышала легкий стон. Урмас поднял голову, открыл глаза, и его затуманенный взгляд стал ясным. Он поднялся на корточки, а потом, вставая и падая, ударяясь об откидные сиденья, добрался до перегородки, отделяющей салон от кабины управления. Пилот повернул голову и увидел его перекошенное судорогой окровавленное лицо.
— Брось оружие! — приказал Урмас. — Сопротивление бесполезно.
Заскрежетав зубами от бессилия, пилот бросил к ногам Ковровой пистолет. Самолет выровнял курс.
— В каком квадрате мы находимся? — спросила Коврова.
— Квадрат «шестьдесят четыре». Самолет в ста километрах западнее Юдино.
— Слушайте внимательно! Разворот на юго-восток! Скорость предельная. Потолок максимальный — пять тысяч метров. От квадрата «сорок один» возьмете курс на северо-восток. Пока все.
Противный вой воздушной сирены густой волной забился под мрачными сводами подземелья. Разгрузочные работы прекратились, и гитлеровцы, построившись в небольшие и жиденькие колонны, покинули рабочую площадку. Боковые ворота поднялись вверх, и солдаты исчезли в их темных проемах.
Офицер СС, зорко наблюдавший за действиями своих подчиненных, вынул изо рта погасшую трубку, выбил из нее пепел о край ящика, в котором, затаив дыхание, сидели разведчики. Фашисты осматривали все уголки разгрузочного пункта, заглядывали в пустую тару из-под авиационных моторов, обследовали подозрительные места. Наконец солдаты ушли. Боковые ворота, завизжав в пазах, с шумом захлопнулись.
Не меняя позы, смахнув рукой пот со лба, Черемушкин облегченно вздохнул и через щель убежища внимательно осмотрел помещение. Прикинув что-то, он сказал:
— Если выбраться отсюда не удастся, то мы взорвем все к чертям… Иного решения у меня нет. Кто не согласен?
— Да будет так, как сказано, товарищ командир. Двух мнений быть не может. И, как говорится, погибать — так с веселой музыкой, — согласился Румянцев.
— Тихо! — предупредительно прошептал Черемушкин.
До слуха разведчиков донесся скрип сапог. Из-за товарного вагона возник часовой. Он протопал мимо, обошел часть помещения и появился вновь у вагона. Постояв немного, поднялся на эстакаду и покрутив по сторонам узколобой, посаженной на тонкую шею, головой уселся на электрокар. Не торопясь достал из кармана пачку сигарет и закурил.
«Не было печали… Так вот, на же тебе, — с досадой подумал Черемушкин, встречаясь взглядом с Ласточкиным. — Убирать в создавшихся условиях часового — значит еще больше усугубить и без того опасное положение разведгруппы. Но что делать? Сидеть и ждать, когда обнаружат гитлеровцы?»
— Давай, Рувим! Только без шума. Зажми ему рот и держи до тех пор, пока не задохнется, потом влей в горло из своей фляжки спирт, прислони к электрокару. Налицо — естественная смерть. От чего? Пока поймут — роса очи выест:..
Словно услышав разговор, гитлеровец повернул голову, пристально посмотрел в их сторону, но затем, зевая, отвернулся.
Мягкими, осторожными движениями Ласточкин покинул убежище. Прячась за стеной ящика, ящерицей переполз небольшой открытый участок. Черемушкин видел, как железным жимом Рувим обхватил шею часового.
Разведчики сразу же перешли в другое помещение, в котором на рельсах стоял уже знакомый им тепловоз. Слева от него из распахнутых дверей комнаты доносились смех и веселый разговор солдат. По знаку командира, прижимаясь к шероховатой стене, Румянцев подобрался к тепловозу и стал наблюдать.
За столом, покрытым плащ-накидкой, несколько человек играли в домино. Трое спали в углу на свернутом брезенте. Играющие беспечно смеялись, видимо, отпуская по адресу друг друга колкие шуточки. Мелькнувших мимо дверей разведчиков никто из гитлеровцев не заметил. Узкий и полутемный коридор вывел их, как поняли они чуть позже, к летному полю, уходящему куда-то в предрассветные сумерки.
Разведчики возвратились в коридор, и боковая галерея позволила им проникнуть в следующее помещение. Осмотр его убедил в том, что стоянки самолетов находятся в ином месте возможно, в бетонированных капонирах по обе стороны взлетно-посадочных полос. А пролеты-цехи выполняют роль технической базы, производящей ремонт.
