Он сию минуту оставит пост наблюдения и будет в твоем распоряжении. Заменит его Мудрый. Я уверен, Игорь, что ты понимаешь, почему так должно быть.
В присутствии Ганса Ганке он говорил это нарочито громко и четко, озлобясь и с уверенностью в себе и за своих друзей.
Коврова лежала на разостланной под кустом плащ-палатке, используя последние минуты отдыха перед намеченным маршем, и смотрела на своего любимого, «шефа», склонившегося над картой. А тот, забыв обо всем, старался разобраться в беспокоивших его немаловажных вопросах: как поступить со штандартенфюрером СС Гансом Ганке? Стоит ли придерживаться заранее разработанного маршрута? Почему немцы не проявляют активности по розыску пропавшего без вести Ганке и смог ли кто-то из следующих с автоколонной немецких радистов выйти в эфир, сообщить о нападении, указав при этом координаты произошедшего? А дальше? Что собой представляет район, прилегающий к домику лесника? Какая опасность может подстерегать ушедших вперед как бы квартирьерами Касаткина и Сабурова? Не приведет ли это разделение разведгруппы к тому, что уже было в прошлом с группой старшины Егора Двуреченского? И состоится ли эта встреча у лесного озера Голубые Васильки? Придет ли вовремя самолет, когда найдут нужным в штабе армии выслать его за гестаповцем? Рой вопросов — ни одного ответа…
А потом Черемушкин уловил не свойственные для леса звуки. Они, пожалуй, были уже ему знакомы, напоминали ночное шоссе под Юдино. И все же… Он поднял голову. Привстал со своего места спокойно до этого сидевший Ганс Ганке. Насторожился Давид Юрский. С сосны, на которой устроился для наблюдения Игорь Мудрый, донеслись сигналы.
— Замереть! Без моего приказа огня не открывать… — Черемушкин торопливо извлек из футляра бинокль и стал шарить окулярами прибора по пересеченной, впереди лежащей местности, стараясь проникнуть взглядом в глубину березовой рощи.
Звуки переросли в дробный перестук работающих мотоциклетных моторов. Линзы бинокля капитана наконец-то схватили и приблизили к глазам мчавшихся по лесному бездорожью друг за другом четырех мотоциклистов с колясками. В этот момент машины огибали с правой стороны березовую рощу, находящуюся от стоянки разведчиков в какой-то сотне метров. Черемушкин, не поворачиваясь, взмахнул рукой, что означало: всем лечь и приготовиться к бою. Отчетливо, сухо клацнули затворы автоматов. Тяжелые мотоциклы, на малой скорости нащупывая дорогу между деревьями, неуклонно сближались с чащей сосняка.
«Боже!» — мысленно взмолился Черемушкин. Уже без бинокля, отчетливо, до мельчайших подробностей он видел сурово-багровые лица гитлеровцев, глубоко сидящие на их головах стальные шлемы и ремешки креплений, туго стянутые у подбородков, глянцево-черные, с прямыми магазинами автоматы, ручные пулеметы на турелях… У всех гитлеровских солдат, истуканами сидевших на мотоциклах, на цепочках из мелких медных посеребренных звеньев поблескивали на груди поверх лягушачье-болотного цвета маскировочных костюмов внушительных размеров из легкого сплава с бронзой пластины — отличия полевой жандармерии, знаки, определяющие их особую роль в фашистской армии.
Черемушкин вздрогнул и зябко повел плечами, заметив в двух передних колясках лобастые головы серой масти. То были европейской породы овчарки с длинными жилистыми телами.
Взметнувшийся вверх вихревой воздушный поток внезапно свернулся и затих, будто подавленный клекотом мотоциклетных моторов.
Штандартенфюрер СС Фалькенберг появился в своем кабинете в начале вечера. Запыленный и потный, он не замечал оранжево-красноватых солнечных лучей, по-собачьи ластившихся к земле и окрашивающих все вокруг в изумительно красочный цвет. Владения его службы находились на первом этаже замка, в конце длинного и мрачного коридора, источавшего запахи сырости, тления и олицетворявшего таинственность средневековья даже в звуках отдающихся эхом человеческих шагов.
Апартаменты контрразведки состояли из двух с высокими потолками комнат, разделенных между собой кирпичной, капитальной, стеной. Кабинет начальника был чуть поменьше и уютнее, имел уцелевшую каким- то образом массивную старинную мебель — письменный стол, два удобных кресла, обтянутых светло- коричневой тканью, широкий двухметровый мягкий диван красного дерева, украшенный искусным художником-резчиком фресками и фрагментами геральдики из жизни бывших обитателей замка. Внизу, разделённые на четыре части по ширине, находились подвальные помещения, сохранившие при гитлеровцах свое прежнее назначение: три каземата, в кромешной темноте которых, дожидаясь своей участи, томились узники. Один из них служил пыточной камерой. Вход сюда был доступен с двух точек: из конца коридора, напротив двери кабинета начальника контрразведки, по винтовой лестнице и со стороны главной башни замка, через широкую, окованную листовым железом дверь, по каменным ступеням. Все эти подвальные помещения, изолированные поверху метровой толщины кирпичной кладкой, находились в распоряжении двух лиц — Фалькенберга и начальника гестапо оберштурмбанфюрера СС Крюгера. Сам замок имел ворох неразгаданных тайн, к одной из которых случайно прикоснулся, но не дошел до конца штандартенфюрер СС Генрих Фалькенберг.
Однажды, опуская свой портфель на дно гардероба, занимавшего солидное место с правой стороны при входе в кабинет, Фалькенберг подивился толстым диковинным винтам, имевшим точную копию головы барса. Винты на задней стенке располагались по рассчитанной схеме как по вертикали, так и по горизонтали. Некоторые из них ввинчивались в металлический каркас, имеющий форму конской подковы с внутренним пазом. Впечатление было таким, что отполированная задняя стенка вставлялась в паз каркаса снизу и зажималась от опускания поворотом крайних винтов, а верхние, непосредственно на стенке, служили одновременно и украшением и вешалкой для одежды.
Фалькенберг совершенно случайно оперся правой рукой на третью сверху голову барса. И вдруг откуда-то из-за задней стенки гардероба раздалось старческое кряхтение, и к его удивлению она сама медленно опустилась вниз, открывая довольно просторную нишу. Это был явно потайной ход.
Вооружившись электрическим фонарем, с чувством первооткрывателя тайны замка Фалькенберг с интересом ознакомился с устройством и работой механизма. Собственно мудреного здесь ничего не было. Эластичные спиральные пружины, навитые на барабан и укрытые кожухом, работали синхронно вверх и вниз. При нажатии на голову барса срабатывал стопор и давал свободное движение задней стенке… Подъем происходил в обратном порядке, только уже со стороны потайного хода.
Фалькенберг не остановился на достигнутом. Жажда познать неизвестное звала его к действиям, к дальнейшему раскрытию тайны замка. Опустив заднюю стенку гардероба и подсвечивая себе дорогу ярким пучком света, Фалькенберг проник в междустенное пространство и медленно, осторожно, расчетливо делая каждый шаг, двинулся вперед. Затем добрался до тупика: кирпичная стена. Подумав, решил возвращаться: плотная темнота, давящая тишина вызывали приступ непонятной тошноты и легкого головокружения. Духи прошедших столетий непонятно нашептывали ему в уши что-то странное, щекотали вспотевшее лицо и густо покрыли спину мурашками, навевали какой-то могильный холод. Но Фалькенберг медлил с возвращением: ступни ног как бы приросли к кирпичному полу и оставалось только смотреть вниз на яркое пятно электрического света. И тут под ногами он вдруг обнаружил толстое, позеленевшее от времени кольцо. Наваждения как бы оставили его. Фалькенберг медленно опустился на корточки, взялся за массивное кольцо, изо всех сил стараясь потянуть его к себе. Тщетны были все его усилия приподнять за кольцо плотно сидящую в гнезде плиту — предположительно крышку люка. Помог бы только металлический рычаг вроде лома.
Спустя день-два Фалькенберг добился своего. Крышка была поднята. Вниз уходила металлическая винтовая лестница. Он спустился. Минуты три, освещая себе путь фонариком, шел по узкому подземному ходу. И снова, как и в первый раз — каменный мешок — тупик. Паутина и пыль. Пыль особая, едкая, проникла, казалось, во все поры тела, а паутина космами свешивалась с его плечей. Брезгливо повернув назад, он остановился как вкопанный, заслышав разговор двух невидимых ему собеседников. Голоса отчетливо и ясно доносились из темноты, сверху, через толщу каменного пола и, странно, Фалькенберг почувствовал себя в равной степени их собеседником. Не напрягаясь, штандартенфюрер узнал голос начальника гестапо оберштурмбанфюрера Крюгера. Его оппонентом был ни кто иной, как командир отряда особого назначения гауптштурмфюрер СС Рудольф Гроне. Разговор, видимо, подходил к концу.
— Я понял вас, отлично понял, оберштурмбанфюрер…
