Пара овчарок, взяв след и заглушая рычанием многоголосый птичий хор, повела за собой готовую к бою цепь немецких солдат.
Наступило утро — хлипкое, сочащееся туманной сыростью, рождая гигантский саван, скрывающий землю и небо. Могильная тишина до оцепенения сковала лес и все живое, находившееся в нем. Земля, насыщенная излишнее влагой, томилась в ожидании солнечного луча, животворного его тепла и уже, приготовив бальзам из разнотравья, источала терпкий, щекочущий ноздри запах смолы и хвои.
Капитан Шелест лежал на правом боку в росистой траве, там, где упал под шатром нижних ветвей старой ели, в одночасье скошенный усталостью безуспешного блуждания по лесу. Тот клочок земли, на котором была сосна с повисшим на ее ветвях парашютом, он не нашел, хотя тогда, до злополучной встречи с местными полицейскими, считал, что найдет его с завязанными глазами. Но вышло иначе, и он, летчик, меривший до этого расстояние в воздухе точно определенным, скрупулезно рассчитанным до долей секунды временем, в новой для него обстановке на земле оказался в трудном, критическом положении. Там же, под деревом, остался на веки вечные планшет с картой и компасом, удостоверением личности и бесценной фотографией жены и сына.
Он не спал и не бодрствовал, а как бы находился в состоянии дремоты, прострации, какого-то гипнотического воздействия, ощущая материю жизни, но не чувствуя ее дыхания. Капитан подтянул колени к самому подбородку, скрестил кисти рук на груди под гимнастеркой и комбинезоном, чтобы сохранить какое-никакое тепло. Зачатое июньское утро пронизывало все тело студеной сыростью. Коченея, он продолжал лежать в прежнем положении и состоянии, пока совершенно неожиданно для себя, как из другого, потустороннего мира, услышал, вернее до его сознания дошли непонятные дребезжащие звуки. Дремота покинула летчика мгновенно. Все тело приобрело осмысленные движения. Шелест как бы вновь почувствовал себя за штурвалом самолета, способным провести немыслимый каскад фигур высшего пилотажа. Он лег на живот, распластался, вытягивая шею в сторону уже близких звуков. Потом взял в руки мокрый от росы «шмайссер», наощупь выталкивая большим пальцем из магазина патрон за патроном. Их оказалось семь. Поставил магазин на место и повернул хвостик предохранителя. В пистолете — это он знал точно — оставалось пять патронов. В метрах десяти, может быть, пятнадцати, от силы, по правой стороне от ели медленно, на малой скорости, двигались похожие на горбатых яков крытые брезентом грузовые автомашины. Одна. Вторая. Третья… Четвертая поравнялась с убежищем беглеца. Отягощенную влагой воздушную массу как бы пронзил штыком русской трехлинейки низкий, басовитый звук автомобильного гудка. Машины, скрипнув тормозами, остановились почти одновременно. Из-под тентов выпрыгнули на землю около трех десятков немецких солдат. Одни здесь же, около машин, другие, отойдя под деревья, справляли малую нужду.
Шелест отчетливо, до звона в ушах слышал навалившиеся на него звуки, невольно вбирая в себя запахи чужих тел и обмундирования. Насколько это было возможно, он наблюдал за поведением вражеских солдат, прижавшись к земле и затаив дыхание. Один из более шустрых устроился неподалеку на корточках. Казалось, что он не выдержит искушения и коротким тычком проткнет тому его белеющие ягодицы стволом автомата. Но все обошлось. Дисциплина для немецкого солдата оставалась незыблемой формой бытия — именно в этом случае она сыграла основную роль исхода в судьбе русского летчика.
Вскоре заурчали моторы и, выплевывая из выхлопных труб бензиновый чад, машины двинулись дальше. Молчаливый, мохнатый, спеленутый туманом лес, тот же час подхватил трубно рокочущие звуки, а уж через минуту поглотил их совсем.
Итак, рядом, по соседству с ним — дорога! Дорога жизни! И не простая какая-нибудь, а добротная из серого булыжника, накатанная дорога, которую с полным основанием можно отнести к разряду магистральных шоссе. Но где ее начало? Где конец? Через какие населенные пункты она проходит. Все это вызывало у капитана жгучий интерес. И он вновь с горечью подумал о том, что остался без карты и компаса. А без них уподоблялся беспомощному слепому старцу. Однако крепко подбадривало то, что имелся трофейный автомат, хотя и с мизерным запасом патронов, но это было оружие, а не палка и не фунт изюма, любимого Шелестом в детстве лакомства. Да в придачу еще пистолет с пятью патронами.
Он шел вдоль дороги в сторону укативших автомашин с вражескими солдатами, выбирая скрытые лесные участки. Ему нужно было найти подходящее место для засады. Конечно, смешно и нелепо было бы помышлять о нападении в одиночку на какую-либо легковушку, сопровождаемую не важно каким по численности конвоем. «А хорошо бы повстречать, — мечтал капитан, — военного или гражданского чиновника, имеющего при себе топографическую карту, да еще бы в придачу компас, и путь открыт к линии фронта». На то, что можно встретить партизан-соотечественников, была слабая надежда. К тому же, не имея документов, свободно сойдешь за шпиона, либо провокатора. Очень опасался Шелест соприкосновения с местными националистами: об их жестокости ходили легенды.
Остановился Шелест у какого-то распадка. Здесь дорога спускалась с крутой возвышенности и вновь под крутоватым углом устремлялась вверх, пересекая небольшой, без перил бревенчатый мост, переброшенный через узковатую расселину. Почти у ног открывался зев глубокого, с отвесными скатами оврага, густо поросшего кустарником и деревьями. Он кончался красивым широким лугом.
В послеобеденный час движение на дороге стало редким. Капитан понял, что это именно то место, которое он искал. Отличная точка обзора, и хорошо маскируют нижние ветви сосны, опустившей свой игольчатый лапник до самой земли.
Постоянно его начали томить приступы голода и жажды. Пожалуй, жажда была сильнее. Парило. Небо стало сине-синим, кое-где со сгустком ультрамарина.
Потом время перевалило за полдень и пошло к вечеру, а капитану все не везло. Нет! Не без того, конечно, чтобы порою не возникала острая, напряженная ситуация. Иногда пробегали легковые автомашины с двумя, тремя пассажирами. Но, как правило, шли они то вереницей одна за другой, то в общей колонне с тяжелыми транспортными средствами, попадались и с одним только водителем. Это гасило его пыл, как ведро воды, выплеснутое в горящий костер. Он съеживался, напряженность сменялась безразличием.
И вдруг… Произошло это как-то внезапно, не так, как он рисовал себе картину нападения, а прозаически просто: показалась легковая автомашина марки «Мерседес-Бенц» с двумя пассажирами; в глубине салона, на заднем сидении — второй. Самого человека не видно — заметен лишь только его силуэт. «Мерседес-Бенц» спускался почему-то с выключенным мотором. Правая сторона кузова была вожделенно близка от сидящего в засаде капитана Шелеста.
Как ни ожидал он подобного момента, а от отсутствия опыта в аналогичной ситуации растерялся. И только тогда, когда машина оказалась у самого моста, когда надсадно, тонко взвизгнув, тарахтя, заныл стартер, запуская двигатель, Шелест по-петушиному крутнул головой налево-направо, подскочил на месте и несколькими широкими шагами достиг приостановившегося «Мерседеса». Короткая очередь на весь остаток патронов в магазине автомата хлестнула по боковому стеклу переднего салона, задела водителя и солдата- автоматчика. Не обращая внимания на то, убиты или только ранены шофер и охранник, он распахнул заднюю дверцу. С округлившимися от страха и неожиданности на него смотрели через стекла пенсне в тонкой золотой оправе молочно-белые с расширенными зрачками глаза рослого человека в штатском темно-сером костюме с блестящей шерстинкой. У ног его стоял большой, туго набитый черный кожаный портфель. В чертах лица с отвисшей челюстью, очевидно, хозяина, было что-то от бульдожьей морды. Человек в штатском не собирался просто так отдавать принадлежавшую ему вещь. С уверенностью удачливого боксера он двинул Шелеста левой рукой в скулы, а правой извлек из левого кармана пиджака плоский браунинг той же модели, что подарил Шелесту Федор Карзухин в деревеньке Васькины Дворики. Капитан едва уклонился от удара, выронив при этом разряженный автомат. Правую же руку своего противника он успел перехватить и жестким приемом «на себя» резко повернул ее за спину, одновременно нанося прямой тяжелый удар головой в лицо. Тот, по-звериному взвыв, тот час же обмяк и, скорчившись, медленно заскользил с сидения на пол автомобильного салона. Из расквашенного ноздреватого носа нехотя, ленивой струйкой, стала вытекать и скапливаться на широком подбородке густая кровь…
У штатского оказались документы на имя начальника оперативного отдела 372-го отдельного армейского пехотного корпуса полковника фон Гильфингера. Выходит, игра стоила свеч.
Шелест, спокойно осмотревшись, поднял с земли свой автомат, взял увесистый портфель, подошел к передней, с разлетевшимся на мелкие осколки стеклом и пробитой автоматными пулями дверце, расстегнул у неподвижно лежащего автоматчика пояс с пятью запасными магазинами, подобрал с пола две «лимонки».
