японцы. Это уже лучше, потому что японцы ведут себя намного тише. Когда я садилась за стол, папа разговаривал по мобильному. Я сразу поняла, что он говорит с мамой: у него было такое выражение лица, которое бывает только тогда, когда он говорит с ней.
Он говорил:
– Да, я ей сообщил. Нет, кажется, она не расстроилась. – Он посмотрел на меня. – Ты расстроилась?
Я сказала:
– Нет.
Тогда я действительно не расстроилась. Пока не расстроилась. Папа сказал в телефон:
– Она говорит «нет». – Он с минуту послушал, потом снова посмотрел на меня. – Ты хочешь, чтобы мама приехала сюда и все объяснила?
Я замотала головой:
– Нет. Ей нужно закончить работу в смешанной технике для галереи «Келли Тейт». Ее нужно сдать до следующего вторника.
Папа повторил все это моей маме. Мне было слышно, как она заворчала. Мама всегда ворчит, когда я ей напоминаю, что ей нужно сдать работу к определенному сроку. Мама любит работать, когда ее посещают музы. Обычно в этом нет большой беды, потому что почти все наши счета оплачивает папа, но все-таки взрослому человеку, даже если он художник, стоило бы вести себя более ответственно. Эх, встретить бы мне когда-нибудь маминых муз! Я бы им надавала хороших пинков, да так быстро, что они бы и заметить не успели, кто им всыпал.
Наконец папа закончил разговор и посмотрел на меня:
– Ну что, тебе лучше?
Кажется, он все-таки заметил, что у меня была икота. Я сказала:
– Да, лучше.
– Миа, ты действительно понимаешь, что я тебе говорю?
Я кивнула:
– Да, что ты – принц Дженовии.
– Да…
По папиному тону стало ясно, что это еще не все. Я не знала, что еще сказать, поэтому спросила:
– А до тебя принцем Дженовии был дедушка?
– Да.
– Значит, бабушка… Кто?
– Вдовствующая принцесса.
Я поморщилась. Что ж, это многое объясняет в бабушке.
Папа чувствовал, что он меня озадачил. Он продолжал смотреть на меня как-то странно, вроде как с надеждой. Я попыталась улыбнуться с невинным видом, но это не подействовало. В конце концов я не выдержала и спросила:
– Ладно, что из этого?
Кажется, он был чем-то разочарован.
– Миа, разве ты сама не понимаешь?
Я положила голову на стол. Вообще-то в «Плазе» так делать не полагается, но я не заметила, чтобы за нами наблюдала Ивана Трамп.[6]
– Нет, пожалуй, не понимаю. А что я должна понимать?
– Детка, ты больше не Миа Термополис, – сказал он.
Из-за того, что мама родила меня вне брака, и из-за того, что она не верит в патриархат, как она это объясняет, она дала мне не папину фамилию, а свою. Я подняла голову.
– Я не Миа Термополис? – Я несколько раз моргнула. – Кто же я тогда?
И папа грустно так сказал:
– Ты – Амелия Миньонетта Гримальди Термополис Ренальдо, принцесса Дженовии.
Ладно.
Что? Принцесса? Я?
Никакая я не принцесса. Я настолько НЕ принцесса, что, когда папа стал мне об этом говорить, я расплакалась. Мне было видно мое отражение в большом зеркале в золоченой раме, которое висело на противоположной стене, и я увидела, что мое лицо покрылось пятнами, как бывает, когда мы на физкультуре играем в вышибалы и в меня попадают мячом. Я смотрела на свою физиономию в этом огромном зеркале и думала: «И это лицо принцессы?»
Вы бы видели, на кого я была похожа. Уверена, вы в жизни не видали человека, который бы меньше походил на принцессу, чем я. Я имею в виду свои ужасные волосы: и не прямые, и не вьющиеся, а какие-то треугольные, поэтому мне приходится стричься очень коротко. Иначе я буду похожа на дорожный знак «уступи дорогу». По цвету они у меня не светлые и не темные, а так, нечто среднее, кажется, именно такой цвет называют мышиным. Очень привлекательно, правда? А еще у меня большой рот, ступни, как лыжи, и
