– Спросите капитана, что он думает о леди, которая способна сдирать кожу со змей! – Тесс закусила дрожащую губу. Внезапно ей захотелось снова броситься в его объятия и просить не презирать ее за глупую вспышку гнева, за неблагодарность, за бестактные манеры и неподобающее поведение.
– Я надеюсь, – медленно произнес Фрост, – что леди снимет кожу также и с убитой мной змеи. Я хотел бы повесить этот прекрасный экземпляр в своей каюте.
Спокойный тон капитана поразил Тесс, глаза ее удивленно раскрылись.
– Видите ли, до сих пор мне не доводилось стрелять в змей, – небрежно добавил он.
У Тесс возникло странное желание рассмеяться сквозь слезы.
– Полагаю, для вас это не является чем-то особенным. – Капитан словно оправдывался. – Говорят, вы за свою жизнь поймали около тысячи подобных экземпляров.
Тесс слегка улыбнулась и тут же заметила, что капитан старательно сдерживает ответную улыбку. Казалось, он насмехался не над ней, а над собой.
– Ну уж и тысячи!.. – Она попыталась придать лицу независимое выражение.
– Значит, сотни? – с надеждой спросил он.
– Штук пятьдесят, не более.
Казалось, капитан был доволен тем, что к ней вернулось чувство юмора.
– Так вы обработаете мой экземпляр?
– Почему нет? Я неплохо умею делать это.
Улыбка Фроста согрела ее.
– Поверьте, – произнес он так тихо, что она едва расслышала его, – я ничуть в этом не сомневаюсь.
Когда гладкий темный корпус «Арканума-Арктура» закрыл от глаз Грифа ночное небо, он умело причалил шлюпку к кораблю и поднялся по приставной лестнице на борт, затем перебросил сюртук и шляпу через поручень и легко шагнул на палубу.
Ночь была спокойной; глухую тишину нарушали только редкие всплески волн. Отпустив новую команду на берег, Гриф полагал, что несколько самых плохих моряков не вернутся на корабль. На борту оставались только четверо членов его старого, проверенного экипажа, которые играли в карты на полубаке, где окна рубки светились манящим золотистым светом. Однако Гриф свернул к темной носовой части корабля – он не желал сейчас общаться с командой.
На полуюте, неподалеку от штурвала, сидел Грейди. Гриф, опустившись на скамью, вытянул ноги.
Его охватило уныние, на сердце ощущалась тяжесть. Такое же состояние возникло у него на веранде Тейлоров при звуке голоса Тесс. Он хотел сдвинуться с места, но не мог; хотел заговорить, но язык не поворачивался. Он просто сидел с закрытыми глазами и слушал легкое поскрипывание корабля.
– Прекрасный вечер, – наконец сказал Грейди.
Гриф глубоко вздохнул, открыл глаза и посмотрел на звезды.
– А может быть, и нет, – рискнул продолжить Грейди через некоторое время.
– Может быть, нет.
– Я говорил тебе, не стоит идти туда.
– Говорил.
Снова наступила тишина. Гриф слегка приподнялся и переместил взгляд с неба на мерцающие огни на берегу.
– Они хорошо обошлись с тобой, капитан?
В этом вопросе прозвучала скрытая угроза обидчикам друга, и если бы Гриф захотел обнажить перед Грейди свою душевную рану, он нашел бы средство смягчить боль. Грейди был верным товарищем и стремился вернуть Грифу бодрость духа, убеждая, что его место среди изгнанников общества, которые должны держаться вместе.
– Они были очень любезны со мной. – Гриф с досадой услышал усталость в своем голосе.
Грейди фыркнул:
– Тебя задел их образ жизни, не так ли?
Внезапно встав, Гриф подошел к поручню и провел руками по отполированному и заново покрашенному дереву. Теперь корабль стал очень красивым, подумал он, и тут же в его памяти возникло воспоминание о шелковистой гладкости женской щеки под темными как ночь волосами.
Гриф ухватился за грубые пеньковые ванты и ощутил пальцами их напряженную вибрацию, словно это был живой пульс корабля, передающийся от палубы до самого кончика бизань-мачты на высоту сотни футов. Корабль принадлежал ему, и в этот момент он подумал, что готов продать душу дьяволу, лишь бы сохранить его.
– Не стоит завидовать, – предупредил его Грейди с грубым добродушием, смягчающим остроту слов.
– Завидовать? – Гриф угрюмо усмехнулся. – Разве в этом дело?
– Еще хуже, если ты вообразил, что влюблен.
«Неужели я действительно вообразил это?» Ответом на этот вопрос было ощущение страдания, которое, казалось, заполнило его всего и легло тяжелым грузом на сердце. Гриф вспомнил зеленовато-
