– Возможно, ты прав.
– Ладно, не стоит считать это серьезным недостатком. Главное, ты сумел проявить силу воли и встать на ноги после того, как потерял семью и дом, будучи еще мальчишкой. Вот почему твоя команда не покидает тебя. Продолжай оставаться таким, какой ты есть, и позволь старому Грейди держать взаперти тех, кого он считает необходимым изолировать.
Гриф не удержался от улыбки.
– Думаю, скоро этот тип станет более сговорчивым.
– Верно. Точно так же надо поступать и с женщинами.
– В самом деле? Едва ли мне доставит удовольствие, если ты будешь столь сурово обращаться с ними.
– А я считаю, тебе следовало послушаться меня сегодня вечером, вместо того чтобы есть изысканную еду серебряной ложкой. У нас были бы хорошенькие девочки, чистые и надежные, из числа гавайских танцовщиц. Я проверял их специально для тебя.
Гриф громко рассмеялся:
– Представляю, какая это тяжелая работа!
– Брось, Грифон, – серьезно сказал Грейди. – Ты смеешься, однако я уверен, что у тебя зудит в одном месте, отчего ты и запал на леди Коллир.
Шутливое настроение Грифа мгновенно исчезло.
– Предупреждаю, Грейди, – с угрозой сказал он, – не трогай эту тему.
Может быть, потому, что Гриф никогда прежде не одергивал своего старого друга, Грейди проигнорировал предупреждение.
– Одумайся, – упрямо сказал он. – Ты заключаешь контракт на слишком большой срок. Через пару дней ты будешь следовать за своей леди как похотливый козел и понапрасну терзать свое сердце.
Быстро встав, Гриф сделал два шага в направлении к Грейди, но тут же взял под контроль нарастающую волну гнева и застыл на месте.
– Ты не должен говорить так о ней, – с трудом произнес он.
Однако Грейди стоял на своем; единственным признаком его тревоги по-прежнему была настороженная неподвижность.
– Я говорю о тебе, сэр, – мягко сказал он.
Гриф сделал глубокий вдох. В нем нарастала с трудом сдерживаемая ярость. Он стиснул челюсти, и его кулаки были готовы нанести удар в темноту. Не доверяя своему голосу, Гриф больше ничего не сказал Грейди и, повернувшись, направился вниз, где он мог хоть какое-то время побыть наедине с собой.
Он двигался в темноте по памяти, споткнувшись лишь однажды на трапе, оттого что был зол и поглощен своими мыслями. Нащупав трутницу и лампу в обычном месте, он зажег огонь и, войдя в каюту, со злостью захлопнул за собой дверь, потом сел на койку и стянул ботинки.
Наполовину расстегнув рубашку, Гриф сообразил, что оставил сюртук и шляпу на палубе. Это напомнило ему о том, с каким трепетом он одевался, готовясь к сегодняшнему вечеру, и как глупо беспокоился, повязан ли его галстук надлежащим образом и хорошо ли сидит на нем сюртук. Это была полностью новая форменная одежда, на которой настоял Гоулд, потому что у Грифа не нашлось ничего подходящего.
Босой, без рубашки, Гриф налил себе порцию рома и вытянулся на койке, упершись плечами в переборку и держа стакан на коленях. Гнев постепенно стих, и теперь он испытывал только усталость, которая казалась безграничной и пронизывала все его тело до самых костей. Его простая одинокая жизнь текла своим чередом, ничего не обещая и не вселяя надежды на счастье. Он жил ото дня ко дню, от часа к часу, не задумываясь о будущем. У него был корабль, на котором он и Грейди совершали привычные рейсы, и до сих пор этого было достаточно, чтобы сохранялось желание увидеть очередной восход солнца.
Сейчас, когда он лежал в той же каюте, в которой находился тринадцать лет назад, перед его мысленным взором возникли образы, хранившиеся в памяти с тех далеких дней. В ночной тишине он, казалось, снова слышал голоса отца и дяди, тихо разговаривающих в баре, где они курили в поздний час и обсуждали здоровье деда, плохую весеннюю погоду в Ашленде и вопросы, которые должны были весьма волновать юного Грифа, если бы он понимал тогда их значение.
Но он не понимал. Болезнь деда, по причине которой дядя Алекс вызвал их из Калькутты, для Грифа была всего лишь еще одной заботой взрослых. Он никогда не видел деда, пятого маркиза Ашленда. Узнав о его неминуемой смерти, Гриф был огорчен только тем, что дядя Александр, виконт Линдли, став маркизом, больше не будет выходить в море. Он слышал серьезные голоса беседующих и понял, что его отец побуждал старшего брата жениться и осесть в своих владениях.
Тогда Гриф был возмущен тем, что его кумира, его лихого дядю Алекса хотят сделать обыкновенным скучным семьянином. Для мальчика брак казался наказанием, при котором мужчину опутывают женские юбки – те самые развевающиеся ткани, которые носили его мать и старшая сестра. Он считал возмутительным то, что дядя будет вынужден отказаться от «Арктура», от великолепной жизни на море ради каких-то унылых десяти тысяч акров земли в Гэмпшире и дохода в сотню тысяч фунтов в год.
Гриф мечтал предложить свои услуги в качестве капитана «Арктура», если его дядя не поддастся на дьявольский соблазн стать маркизом Ашлендом. С этой целью он приставал с различными вопросами и просьбами ко второму помощнику капитана. Другой на месте помощника, наверное, выкинул бы его за борт, однако Грейди и тогда был весьма терпелив. Он даже позволял Грифу, несмотря на протесты матери, забираться на самый верх фок-мачты. Во время одного из таких подъемов мальчик одним из первых заметил дым горящего корабля.
Это единственное, что хорошо запомнил Гриф в тот день. Стоя рядом с Грейди и стараясь удержаться на ногах при сильной качке корабля, он чувствовал себя на седьмом небе. Дул свежий ветер, морс сверкало синевой. С северной стороны вслед за «Арктуром» шел военный корабль с двадцатью пушками под командованием капитана Натаниела Элиота.
Ненависть, которая охватила Грифа при мысли об Элиоте, была настолько давней, что ей следовало бы уже остыть, однако по прошествии многих лет она не ослабевала. Это Элиот погубил семью Грифа,
