властность, огромная жизненная сила и опасность.
— Вы тоже оказались не такой, как я ожидал.
— Большинство мужчин обращается со шлюхами, как с товаром.
— Уверен, вы не считаете, себя простой шлюхой. Оливия передернула плечами.
— Я продаю свое тело за деньги. Как еще мне называть себя? Я этого не стыжусь.
— Да, и я нахожу эту вашу черту весьма привлекательной. Вы выбираете себе любовников, вы диктуете правила игры. У вас куда больше общего с беспутными повесами и прожигателями жизни, чем с жалкими созданиями, торгующими своими прелестями на Ковент-Гарден.
Только милость Божья спасла Оливию от участи этих несчастных горемык. Да еще несгибаемое упрямство. Если быть шлюхой — ее судьба, она станет знаменитой шлюхой, решила Оливия.
— В душе мы сестры.
— Нет, — возразил Эрит.
Отпив глоток шампанского, он начал есть. Оливия изумленно уставилась на него. Таких мужчин она еще не встречала.
— Меня удивляет, что вы больше не женились, милорд. Вы в самом расцвете лет. Не лучше ли искать близости с женой, чем с любовницей?
Лицо Эрита застыло, руки на камчатой скатерти сжались в кулаки.
— Вы, конечно, знаете о моей жене. — Слова давались ему с трудом.
После смерти леди Эрит прошло немало лет, но и сейчас в голосе графа слышалась глубокая горечь. На лице его отражалась борьба чувств. Невозмутимая, многоопытная Оливия Рейнз неожиданно для себя вдруг смешалась.
— Простите меня, — неловко извинилась она. — Мне не следовало упоминать о вашей жене, лорд Эрит.
Интересно, каким Эрит был в юности? Наверное, сногсшибательным красавцем. Оливия попыталась представить себе графа невинным юношей и не смогла. Его мрачное, угрюмое лицо говорило об искушенности, о знании темных сторон жизни. Хотя когда-то это лицо, возможно, светилось надеждой, верой… любовью.
Лорду Эриту нравилось изображать бесчувственную скалу, но тщательно создаваемый им образ только что рассыпался. Теперь его уже никогда не собрать. Эрит мог одурачить весь лондонский свет, прикидываясь бездушным циником, но Оливия знала, что это всего лишь маска.
— Простите, что пробудила мучительные воспоминания, — тихо сказала она. — Меня извиняет лишь то… что сегодня вечером все идет не так, как я рассчитывала.
Эрит хмуро покачал головой.
— От некоторых воспоминаний не удается избавиться, они постоянно преследуют вас, говорите вы о них или нет.
— Да. — Оливия посмотрела на тарелку. Она почти не притронулась к еде. Как и Эрит. Ее вдруг охватило странное смущение. Подобного чувства она не испытывала с тех пор, как впервые оказалась в Лондоне. — Вы хотите снова лечь в постель? — Смутная тревога придала резкость ее голосу.
Эрит вскинул голову и лукаво улыбнулся. Казалось, он посмеивается над самим собой.
— Нет.
— Нет? — удивленно переспросила Оливия. Эрит медленно разжал кулаки.
— Не глупите. Вы ведь знаете, как я хочу обладать вами. Но вы не готовы дать мне то, что я желаю получить.
— Уверена, вы совсем не так представляли себе сегодняшний вечер, когда подарили мне тот восхитительный рубиновый браслет. — Оливия с опозданием подумала, что следовало надеть подарок.
— Возможно. И все же этот вечер незабываем.
Губы Оливии насмешливо скривились. Да, Эрит прав: незабываемый вечер.
Поднявшись, граф направился в спальню. Он прошел так близко от Оливии, что ее обдало знакомым ароматом сандала и мускуса. По телу прошла жаркая волна. Оливия выпила еще шампанского, чтобы прогнать воспоминание. Вино показалось ей пресным, безвкусным. Странное беспокойство только усилилось.
Эрит вернулся с квадратным, бархатным футляром и рубашкой.
— Я собирался вручить вам это раньше, но, увидев вас на лестнице, забыл обо всем. — Он передал куртизанке футляр.
После браслета Оливия ожидала увидеть еще одну дорогую безделушку, и все же, раскрыв футляр, на мгновение оцепенела. Внутри лежало ожерелье из рубинов и бриллиантов на переплетенных золотых стеблях, повторявших ажурный рисунок браслета. Ведя полную роскоши жизнь куртизанки, она никогда не видела ничего прекраснее.
Потрясенная, Оливия молчала, глядя на ожерелье.
— Вам нравится? — осведомился Эрит.
— Оно великолепно, — взволнованно отозвалась Оливия, поднимая глаза.
Губы Эрита изогнулись в кривой усмешке.
— Да, но нравится ли оно вам?
— Это ошейник.
— Да, — терпеливо подтвердил граф.
— Вы хотите, чтобы я носила его как знак вашей власти надо мной?
Граф испустил долгий довольный вздох и откинулся на спинку стула, продолжая вертеть в руках бокал с вином. Выпил он на удивление мало.
— Умные женщины часто говорят дельные вещи.
Казалось, воздух между ними вдруг сгустился, пронизанный духом соблазна. Как Эриту это удалось? Оливия никогда не испытывала телесного влечения к своим любовникам, но сейчас все волоски на ее теле встали дыбом, как перед ударом молнии.
Она мгновенно ощетинилась, не желая уступать этому странному чувству.
— У вас нет на меня никаких прав. Вы слишком много о себе возомнили, милорд.
— Эрит издал короткий смешок.
— Черт побери, вы очень странная куртизанка. Вы самая удивительная и неподражаемая из моих любовниц. Я ваш покровитель, и мне завидуют все мужчины в Лондоне. Мне сам Бог велел осыпать вас драгоценностями. Это часть игры.
Прежде Оливия охотно принимала щедрые подарки от своих покровителей. Теперь, когда она решила уйти на покой, драгоценное ожерелье, обращенное в деньги, могло бы обеспечить ей приличный доход. И все же, поддавшись чувству более сильному, чем доводы рассудка, она отодвинула от себя обтянутый бархатом футляр.
— Я не стану носить ошейник, как ваша собака.
— Эта роскошная вещица чертовски дорога для борзой, даже для самой быстрой, — насмешливо фыркнул Эрит, откровенно забавляясь. — Это лучшие рубины из всех, что я встречал.
Оливия отдала должное великолепным рубинам, но подарок показался ей оскорбительным.
— Мне они не по вкусу.
Эрит раскрыл футляр и, полюбовавшись сверкающими камнями, снова закрыл, а затем придвинул к Оливии.
— Возьмите ожерелье, даже если не будете его носить. Куртизанка неохотно кивнула, не притронувшись к футляру. Он остался лежать на столе, словно незримый участник беседы, придавая этому странному вечеру еще больше таинственности.
— Что вам угодно дальше, милорд? — спросила Оливия, как спрашивала множество раз бесчисленных своих любовников.
Почему же сейчас этот вопрос прозвучал так многозначительно? Возможно, потому что на сей раз, Оливия понятия не имела, каким будет ответ.
— Мне угодно побеседовать, мисс Рейнз, если и вам это доставит удовольствие.
Потрясенная, Оливия на мгновение лишилась дара речи.
— Побеседовать?
