— Я не лосось, Эрит, — ледяным тоном отрезала Оливия. — Встретимся в деревне через час. Если вы не будете ждать меня возле трактира, я уеду без вас. И отправляйтесь вы к дьяволу вместе с вашими угрозами.
Резко повернувшись, она пошла к дому священника. Эрит проводил Оливию долгим взглядом, восхищаясь ее горделивой осанкой и плавным покачиванием бедер. Гнев добавил ее походке страстность, порывистость. Такой она нравилась Эриту еще больше.
Прошло почти полтора часа, когда черная карета подкатила к деревенской пивнушке, убогой пародии на трактир. Оливия не сгустила краски, назвав это место жалким. Эрит выдержал час в грязном зале, потягивая водянистое пиво, пока подвыпившие мужланы глазели на него в тупом изумлении.
Когда час истек, граф с облегчением вышел из трактира на солнце и стал ждать Оливию вместе с Беем. Великолепная лошадь произвела еще больший фурор среди деревенских зевак, чем Эрит, посетивший обшарпанную местную пивную.
Граф испытывал смущение и неловкость не только из-за назойливого внимания обитателей деревни к его персоне. В этом затерянном уголке королевства его окружали запахи, картины и звуки сельской Англии. Преследуя Оливию, он был слишком разъярен, чтобы заметить распускающуюся зелень и молодую траву. Эрит уже не помнил, когда в последний раз был в английской деревне — возможно, в годы своего супружества. Он успел забыть сладкий, пьянящий аромат цветущей весны, запах луговых трав и зерна, зреющего на полях Англии.
В юности он мечтал лишь о том, как станет управлять своими угодьями и состарится на земле, завещанной ему отцом. Потом умерла Джоанна, и его тихая, размеренная жизнь изменилась навсегда.
Странно, но до этого дня Эрит не сознавал, как скучает по знакомым деревенским пейзажам. Смутная тоска по сельской Англии долгие годы жила в его сердце, и теперь превратилась в мучительную, жгучую боль.
Кучер Оливии соскочил с козел и, пробившись сквозь толпу грязных маленьких оборванцев, взял из рук Эрита поводья Бея.
— Я привяжу лошадь к задку кареты, милорд?
— Да. — Эрит стремительно направился к экипажу. Он думал, что придется расталкивать босоногих забияк, но мальчишки, почувствовав в незнакомце силу и властность, сами бросились врассыпную.
Распахнув дверцу кареты, Эрит забрался внутрь. Как он и ожидал, там царила роскошь: рубиново- красные сафьяновые сиденья, шелковые подушки с кистями, сверкающие деревянные панели. Усевшись спиной к лошадям, он устремил задумчивый взгляд на свою любовницу, молчаливо замершую напротив.
После яркого солнца снаружи карета казалась погруженной в полумрак, а фигура Оливии выделялась темной тенью. Эрит вытянул ноги и расправил широкие плечи, откинувшись на подушки. Оливия наблюдала за ним.
Она снова надела дорожный наряд, изящную шляпку и перчатки. Это была все та же отважная воительница, набросившаяся на Эрита у пруда, и все же что-то в ее облике неуловимо изменилось. За этот долгий беспокойный день граф узнал слишком много, чтобы видеть в ней лишь холодную куртизанку.
Несмотря на внешнюю невозмутимость Оливии, сквозь сладкий цветочный аромат ее духов пробивался тонкий запах тревоги. Она настороженно готовилась встретить атаку графа, словно загнанная антилопа, ожидающая прыжка льва. Дикарь, затаившийся внутри Эрита, сгорал от желания схватить ее в объятия и поцелуем разжать плотно сомкнутые губы, сделав их мягкими и податливыми. Близость Оливии в замкнутом пространстве кареты напоминала Эриту о соблазнах ее восхитительного тела.
Он пытался заглушить животный зов плоти, едва владел собой.
— Вы опоздали, — произнес он, больше желая нарушить тишину, чем упрекнуть свою спутницу.
— Да, — резко бросила Оливия. Она все еще сердилась. Возможно, даже сильнее, чем раньше, потому что уже не боялась за Леонидаса; вдобавок теперь их с графом схватка проходила без свидетелей.
Оливия могла не говорить, что задержалась нарочно, — Эрит и сам догадался. Возможно, она надеялась, что граф уедет без нее? О чем думала эта женщина? Что гордость аристократа не позволит ему подождать полчаса? Она недооценила терпение и любопытство Эрита.
Карета накренилась; изящная рука Оливии взметнулась вверх и ухватилась за кожаный ремень, чтобы удержать равновесие.
«Ага, миледи, я задумал выбить у вас почву из-под ног; как-то вы тогда запоете?»
Эрит пошире расставил руки и уперся спиной в подушки, приноравливаясь к тряской езде. Его невозмутимость явно раздражала Оливию. Эрит различил в полумраке кареты недовольную гримаску на ее прекрасном лице.
Казалось, воздух между ними сгустился от невысказанных слов. Эрит без труда угадал стратегию Оливии. Она собралась хранить ледяное молчание до самого Лондона, чтобы там объявить о своем незамедлительном переезде в дом лорда Перегрина. Возможно, перед этим она снова попросит графа хранить в тайне все, что он видел в Вуд-Энде. Но, к несчастью для бедняжки, Эрит не собирался ей подыгрывать. У него был свой план. План выигрышный. Граф набрал в легкие побольше воздуха и сделал выпад:
— Леонидас Уэнтуорт ваш сын.
Глава 10
Непререкаемый тон Эрита заставил Оливию вздрогнуть, лицо ее побелело как мел. Оторвав дрожащую руку от кожаного ремня кареты, она прижала ее к груди. В глазах ее застыл испуг.
Повисла напряженная тишина. Эрит задумался, станет ли Оливия лгать, отрицать правоту его слов.
Ему следовало догадаться.
Оливия перевела дыхание, вздернула подбородок и дерзко бросила:
— Да.
Ее лицо стало холодным и замкнутым. Полные губы сомкнулись в прямую черту, а затянутая в перчатку рука сжалась в кулак. В тесной карете враждебность Оливии казалась почти осязаемой.
Эрит искренне сожалел, что задел чувства куртизанки, проникнув в ее секреты. Но в деревенском трактире у него, было, достаточно времени, чтобы обдумать все случившееся. Он хотел помочь Оливии, а значит, должен был знать, какие ужасные тайны скрывает ее прошлое. Только так он мог восстановить справедливость, пусть даже много лет спустя.
С того мгновения как он понял, что Лео — сын Оливии, в нем боролись самые противоречивые чувства. Изумление, смятение, горечь, оскорбленное самолюбие мешались с желанием защитить Оливию и с отчаянной жаждой мести. Но сильнее всего его терзало любопытство.
— Вы сами были почти ребенком, когда произвели на свет сына. — Тон Эрита оставался суровым, хотя сердце его разрывалось от жалости при мысли, какие муки пришлось вынести этой женщине. Он боялся, что не сможет сдержать переполнявшую его ярость и скорбь, боялся испугать Оливию бурным проявлением гнева, направленного вовсе не на нее. Господи, как могло такое случиться? — Сколько вам лет? Тридцать?
— Тридцать один, — угрюмо отозвалась Оливия.
Она оказалась старше, чем думал Эрит. И все же, по всем людским законам она была слишком молода, чтобы иметь почти взрослого сына.
— А Леонидас? Сколько ему? Шестнадцать? Семнадцать?
Поначалу Эрит решил, что мальчик на несколько лет старше, его ввел в заблуждение высокий рост Лео. Вдобавок юноша находился довольно далеко, а граф был ослеплен ревностью. Неудивительно, что первое впечатление оказалось обманчивым.
Лео, не слишком походил на мать, их родство выдавало разве что природное изящество мальчика и благородная манера держаться. Да еще неуемная гордость. Эту же гордость Эрит видел и в Оливии, сидевшей напротив. Прямая спина, сверкающие глаза, высоко, поднятая голова — все в ней говорило о
