— Не зайдете? — зачем-то предложила я.
Жермен колебался.
— На ответный кофе…
— Я вам не помешаю?
— Совсем нет.
Он так очевидно не пытался меня увлечь, что это становилось даже интересно.
Сегодня Жермен выглядел бледнее, чем обычно. Давно не нежился на солнышке, или какая-нибудь милашка утомила до такой степени, подумала я, но придержала язык. В конце концов, здесь мы оба были в равном положении.
Жермен грел тонкие пальцы о кружку. Мы поболтали о пустяках, старательно обходя все, что могло напомнить о внешнем мире. Я забылась настолько, буквально растворившись в излучаемой им ауре тепла, что только когда он ушел, вспомнила об одолженном зонте. Да к чертям и к дьяволам приличия! Я давно уже не девочка, нуждающаяся в дуэнье, и краснеющая от неловких взглядов. И кто может узнать о моем сумасбродстве? Почему бы и не позволить себе немного легкомыслия? Завтра я снова возникла на пороге его дома. Разумеется, намеренно.
— Доброе утро.
Жермен выглядел так, как будто не спал всю ночь: какой-то растрепанный, небритый, усталый до бледной синевы. Может быть, так оно и было, мелькнуло у меня, хотя нельзя не признать, что и в таком вызывающе небрежном виде, он был великолепен. А легкая тень утомленности и грусти придала образу очаровательного красавца, еще утонченный привкус одухотворенности.
— Ваш зонт… вот… я вчера забыла… — еще немного и я начну писать стихи. Переоденусь в мужское платье, как моя любимая писательница и стану посылать ему букеты роз по утрам.
— А… — только и сказал он, принимая у меня зонт, на этот раз не торопясь впускать в дом. И плевал он на вежливость!
— Извините… я вас побеспокоила…
— Ничего… я просто никого не ждал… — спохватился Жермен и посторонился.
— Простите, что я все время порчу вам жизнь, — мне стало смешно и грустно, — Видимо, это все, что я умею…
Он посмотрел на меня со странной заинтересованностью.
— Зачем же так корить себя, — Жермен пожал плечами, и четко очерченный рот тронула легкая улыбка.
С этого момента мы заключили что-то вроде молчаливого пакта о ненападении. Мы встречались довольно часто, гуляли по окрестностям, совершали добрососедские визиты, несколько раз вместе обедали в городе.
У меня сложилось впечатление, что Жермен с немалым облегчением воспринимает то обстоятельство, что я не провоцирую его на эротические подвиги. Свою внешность он держал скорее за помеху, чем как повод для самолюбования.
К моему удивлению, Жермен оказался интересным собеседником с не лишенным самоиронии тонким чувством юмора. Сам он говорил о себе мало и неохотно, постепенно переводя разговор в абстрактную плоскость. Главное же его достоинство заключалось в умении слушать, почти невероятном для мужчины. Слушать, — давая собеседнику сказать ровно столько, сколько он собирался, не перебивая и не расспрашивая, не осуждая и не оправдывая. Поразительно, но для человека его образа жизни, Жермен обладал вполне четкими понятиями по многим позициям. Для меня оставалось загадкой, каким образом все в нем сочеталось настолько органично.
Странно ли, что я рассказала ему все: о Шато-Виллен, о своем браке и о многом другом. Ведь есть что-то необъяснимо притягательное в том, что бы поверять свои сокровенные мысли человеку, с которым вскоре расстанешься навсегда, оценить себя беспристрастным взглядом со стороны.
Почему-то верилось, что он выслушивает мои откровения не в надежде на дорогой подарок. В общем, я уже была близка к тому, что бы подобно Антуанетт воскликнуть: ты — мой единственный друг.
Быть может, именно этот темный внимательный глубокий взгляд придал мне недостающей решимости связаться с юристом по поводу развода.
Надо было поговорить с Морисом, график у него плотный, но по четвергам он всегда работал дома, и я собиралась в столицу. Жермена я просила присмотреть за моим коттеджем, который сдавать не собиралась в виду скорого возвращения.
Мы обсуждали возможные последствия развода и как раз подходили к его домику, когда я заметила, что он задыхается. Жермен оперся на стену.
— Вам плохо?
— Нет, нет… сейчас пройдет. Просто голова кружится…
Мне показалось, что он вот-вот упадет в обморок.
— Давайте ключ, я сама открою.
Я приняла из вздрагивающей руки ключ и отперла дверь. Жермен, он был очень бледен, вытянулся на диванчике. Я видела, как на лбу бешено пульсирует жилка.
— Что с вами? Я могу чем-нибудь помочь?
— Не стоит беспокоиться. Это пройдет, — он опустил голову на диванную подушку.
— Может быть, принести вам что-нибудь?
Жермен помотал головой, не открывая глаз:
— Просто нехорошо.
Я вышла на веранду и закусила мундштук. Я была испугана таким окончанием прогулки и не знала, что делать. Было заметно, что ему неприятно, что кто-то стал свидетелем его слабости, но я не представляла, как можно оставить его сейчас одного.
Курила я долго, но когда вернулась, то увидела, что Жермен все еще лежит в той же позе. Подойдя ближе, я с облегчением поняла, что он просто забылся сном. Его руки были холодны как лед. Я накинула на него плед и вернулась на веранду, — не решаясь остаться, я не могла уйти просто так.
Впервые со времени нашего близкого знакомства я всерьез задумалась о Жермене. Образ мотылька полусвета значительно поблек в моем сознании, но я, по сути, ничего о нем не знала. Кроме одного, — что однажды он один приехал сюда… почему-то… почему?
И еще — ему сейчас плохо.
Что ж, это была его жизнь, его секреты, его право. Я сказала себе, что и все остальное тоже не моя проблема, и вернулась за своими ключами, которые оставила на столике.
Жермен завозился под пледом.
— Делиз? Я думал, вы ушли…
Я подошла ближе.
— Вам стоило бы обратиться к врачу.
— Не забивайте себе голову, — он выпрямился, натягивая на плечи плед.
Во мне что-то перевернулось.
— Жермен, вы совсем больны… температура, наверное… вам нужно лечь в постель.
— А вам — ехать, и поезд не будет ждать. Я прекрасно справлюсь сам!
— Вижу, — я разозлилась, — Дьявол! Я прекрасно понимаю, что вам не терпится от меня избавиться, но я уйду только тогда, когда ты ляжешь в постель! И вызову доктора.
— А ты, оказывается, умеешь быть назойливой, — он еще шутил.
— Еще как! Вставай.
Жермен поднялся, но пошатнулся и вынужден был опереться на меня. Его знобило.
— Голова кружится?
Он криво усмехнулся:
— Есть немного.
— Давай же, — говорила я, провожая его по лестнице, — после того, как ты так терпеливо слушал мои откровения, меня замучает совесть, если я оставлю тебя без присмотра.
— Отлично, значит, ты будешь испытывать мое терпение и дальше…
