– Австралийской, – пояснил он. – Да, расы австралийцев.
– Но ваши дети?
– Черт побери, не смотрите на меня так. Я англичанин.
– Но вы их отец, Джек. Когда они бродят по улицам и смотрят на облака, им кажется, что они видят ваше лицо.
– Я дал обещание Генри до того, как они родились.
– Генри не ищет вас в облаках.
– Что он не делает?
– Он не ищет в облаках ваше лицо.
Мэггс, схватив Мерси за плечи, тряс ее до тех пор, пока у нее не застучали зубы.
– Что вы знаете? – разъяренно ревел он. Лицо его побагровело – Что… вы… знаете?
Мерси разрыдалась, упав головой ему на грудь.
– Я знаю, что значит потерять отца.
Джек Мэггс на мгновение окаменел, а потом обнял Мерси за талию. Вода в чайнике на плите закипела, и две струйки пара в воздухе слились, словно в танце.
Глава 86
Когда спазм прекратился, измученная, бледная как мел, Лиззи Уоринер, сжавшись, поспешила укрыться смятыми простынями постели, на которой металась в жестоких муках все эти последние пять часов.
Мери поспешила убрать с мокрого от испарины лба Лиззи прилипшие пряди волос, но это не принесло успокоения страдалице. Лиззи отбросила руку сестры и раздраженно потянула на себя простыни.
– Меня отравили.
Мери, уткнувшись в шею пухлым подбородком, сурово посмотрела на сестру и, подняв с пола упавшую желтую шаль, положила ее на комод рядом с щербатым коричневым тазом, в спешке доставленным из детской комнаты. Прикрыв таз крапчатой тряпицей, она задвинула его под кровать.
– А теперь, – промолвила Мери, подсунув руку под спину сестры, – мы снова сменим простыни.
– Нет, Мери, ты только погубишь свои прекрасные простыни.
Лицо Мери скривилось в гримасе боли, и ее голова упала на хрупкое плечо сестры.
– О Лиззи, Лиззи, я так тебя люблю.
– Тише, Мери. Побереги слезы для лучшего случая.
– Лучше тебя нет никого на свете. Это мне надо стать лучше. Я причина твоих страданий.
– Успокойся, моя бедная добрая девочка. Едва ли ты виновна в этом.
– Я сделала это не со зла, клянусь. Но я узнала твою тайну две недели назад.
Это признание вызвало долгую паузу, прерванную очередной схваткой, сотрясающей тело Лиззи, которая не смогла удержаться от громкого крика боли. Когда жестокие схватки стихли, Лиззи потянула за рукав сестру.
– Ты знала о моем положении? – прошептала она. – Как могла ты узнать? Кто мог сказать тебе это?
– Ты скоро поправишься. Как только лекарство перестанет действовать.
– Какое лекарство?
– Пилюли, дорогая. Помнишь, ты пожаловалась на чай? Ты сказала, что он горький…
– О Мери, Мери! – в отчаянии вскричала Лиззи.
– Все пойдет к лучшему, вот увидишь, – утешающе промолвила Мери и снова стала поправлять волосы сестры. – Теперь твоя тайна перестанет мучить тебя, моя дорогая.
Вместо ответа Лиззи снова в раздражении оттолкнула руку сестры, и ее глаза дико и незнакомо для Мери блеснули злобой и отчаянием загнанного зверя:
– Тебе следовало бы сказать мне о том, что ты задумала.
Перед Мери Отс вдруг всплыло ужасное лицо миссис Бриттен, ее прячущийся взгляд, крупный ноздреватый нос, мужская грубая рука с татуировкой «Сайлас» на тыльной стороне запястья.
Но видение исчезло, спугнутое взволнованным вопросом мужа из-за закрытой двери. Чуть приоткрыв дверь, Мери сообщила ему, что ничего нового не произошло. Хотя она все еще едва верила в то, что случилось, она уже сейчас испытывала чувство ненависти к Тоби. Позднее оно настолько отравит ее душу, что превратит в заторможенное, с помутившимся сознанием существо, которое, по мнению всех, не понимало и половины того, что изрекал ее знаменитый муж.
Однако сейчас ненависть всего лишь заронила в ее сердце свое ядовитое зерно, да и она была слишком озабочена и потрясена случившимся, чтобы размышлять над этим. Тобиас мерил шагами лестничную площадку за дверью спальни Лиззи, как образец «братского сочувствия» и «приличий».
– Обхвати меня за плечо и приподнимись, я вытяну из-под тебя простыню, – попросила Мери.
– Не надо.
– Тебе будет удобнее на чистой простыне.
