купил упаковку пластыря – ГРАБЕЖ НА БОЛЬШОЙ ДОРОГЕ.
Оливье заявился наконец в клуб, ЛУЧШЕ ПОЗДНО ЧЕМ НИКОГДА, я вручил ему пластырь и велел наклеить на окно, чтобы я с улицы мог отличить его офис.
– Старина, – сказал он, – я наклею пластырь ровно в десять минут второго.
Мы уселись в баре, и Оливье сказал, что берет жизнь в свои руки.
– Возьми эту, – предложил он мне.
Теперь он готов развестись с Марленой.
Он осушил большую порцию джин-тоника и захрустел льдом. Суку это прикончит, сказал он. После развода ей уже не придется выступать экспертом и заставлять его подписывать сертификаты.
– И эту прими, – протянул он мне.
Я заметил, что вторая таблетка отличается цветом от первой.
– Нам не до эстетики, тут все эстественно, – возразил он.
Уже оседал СВОЮ ЛОШАДКУ и пустился вскачь. Пусть возвращается в свое машбюро, в болото, из которого вылезла, и он принялся перечислять всякое ДЕРЬМО, которое растет на болотах, включая спирогиру.
К нам приблизился Жуйвенс.
– КРОВЬ НА ЕЕ СЕДЛЕ, – пропел Оливье, кто его знает, из какой песни. Жуйвенс подал знак бармену, и я сообразил, что Оливье сходит с ума.
На следующее утро я понял, что пора провести денек с братом. Это его долг – присматривать за мной. По прибытии я потребовал яичницу с сосисками. Он свои обязанности знает.
Марлена спала на матрасе на полу. Голые ноги высовывались из-под лоскутного одеяла. Я видел даже ее попку, Господи Боже, такую милую, поспешил отвернуться ПО ПРИЧИНАМ, ИЗВЕСТНЫМ ТОЛЬКО ЕМУ ОДНОМУ, брат купил лист стекла и растирал на нем краски собирая крошки шпателем.
Я спросил, почему бы ему не купить нормальных однофунтовых тюбиков.
Он послал меня к черту.
Очень мило. Я сел и стал смотреть, что он делает, пока он не предложил мне попробовать. Опять я потребовался в качестве ПРИСЛУГИ.
Вместо льняного масла он использовал нечто под названием АМБЕРТОЛ. Я с удовольствием продемонстрировал, как добиться маслянистой консистенции, которая ему требовалась. Цвет был очень приятный, но из брата, как всегда, полезла агрессия. Океаны желтизны, цвет Бога, бескрайний свет.
– Ну, – сказал он, – как поживает твой приятель доктор Геббельс?
– Кто?
– Оливье.
Я сообщил ему, что Оливье разведется с Марленой. Думал его порадовать. Может, удалось. Во всяком случае, я заметил, как Марлена завозилась в постели, но, кажется, не проснулась, по крайней мере, не произнесла ни слова.
45
Пыльный холст Доминик Бруссар так и стоял лицом к стене, а если между нами с Марленой сохранялось какое напряжение, то – весьма приятного свойства.
Но у моей крошки был от меня секрет: как она сумела уменьшить полотно? Был секрет и у меня: банки с красками, назначение которых я не желал ей объяснять. Оставил все пять загадок на виду, на покопанной стойке между комнатой и кухней, и в двадцати футах от них делал зарисовки, сидя на деревянном ящике спиной к грязной улице. Чем это я занят? Я не говорил, а она не спрашивала. Мы только и делали, что улыбались друг другу, и пуще прежнего занимались любовью.
Потом она купила тренажер и установила его с такой же миной, с какой я трудился над красками и эскизами. Иногда я прерывал свой таинственный труд, чтобы нарисовать чудные тонкие руки, натянувшиеся мышцы шеи. Она потела от упражнений, однако на этих рисунках, которые я все еще храню, кажется, будто на ее коже блестит не пот – мое вожделение.
1981 год на дворе и единственное правило: НЕ ВПУСКАЙ В ДОМ НЕЗНАКОМЫХ ЛЮДЕЙ. Но как-то поздним снежным утром прозвенел звонок, я нажал на кнопку домофона и распахнул нашу дверь навстречу судьбе. Иначе пришлось бы спускаться на пять этажей, ради мало интересовавшего меня курьера.
Так я нечаянно впустил в дом окаянного детектива Амберстрита.
Марлена опустила на пол штангу.
– Что вы тут делаете? – спросила она.
– А вы, Марлена? – откликнулся Амберстрит, выставляя белое морщинистое лицо из ворота длинного черного стеганного пальто. – Это актуальнее.
– Симпатичные ботинки, – вставил я, но этот человек был нечувствителен к оскорблениям и вполне удовлетворенно опустил взгляд на покрытые снегом кроссовки «Конверс», торчавшие из-под черного пальто.
– Спасибо, – сказал он. – Всего-то шестьдесят баксов. – Он сморгнул. – Дело в том, Марлена, что мансарда является собственностью Правительства Нового Южного Уэльса. Надеюсь – ради вашего же блага, – что у вам имеется разрешение пребывать здесь.
Но тут его взгляд упал на «Екклесиаста», и его грубые манеры внезапно смягчились, что-то похожее на преклонение проступило в его взоре. Не сводя глаз с этого притягательного объекта, он снял свое нелепое пальто; выставив на показ толстовку с надписью «ахни Нью-Йо», «Тр» и «рк» скрывались у него под мышками.
– Итак, – произнес он, прижимая к себе пальто, словно грелку, – итак, Майкл, знакомы ли вы с Хелен Голд?
Марлена бросила на меня заговорщический взгляд. И что бы все это значило?
– Очень плохая художница, – ответил я. – На фига мне такое знакомство?
– Прежде здесь работала она.
– Вообще-то, с ней дружила я, – вмешалась Марлена.
– Значит, миссис Лейбовиц, вам известно, что Хелен покончила с собой.
– Разумеется.
– Значит, вы осознаете, что вторглись на место преступления?
– Извини, – сказала она, обращаясь ко мне. – Я не хотела нагонять на тебя хандру.
– Свет здесь плохой, – заявил Амберстрит, затягивая свой двадцативосьмидюймовый пояс еще на одну дырочку. – Как пришло в голову купить такую квартиру для художников? И вы здесь работаете, Майкл? Вы творите? – Он огляделся по сторонам, узкая голова дернулась в сторону банок с красками, которые я выставил на подоконнике. – Сменили палитру!
Он заскрипел половицами к кухне. Марлена снова бросила мне предостерегающий взгляд, и снова я ничего не понял.
Детектив, словно пес – тут понюхает, там пописает, – бежит от одного запаха к другому. Пальто оставил на стойке, схватил разом две банки, красную и желтую.
– Как интересно. – Пыхтит-пыхтит-пыхтит. – Воткнул острый нос в «Екклесиаста», скосил глаза, все еще прижимая к груди мои баночки. Если отвернет крышку и учует «Амбертол»… Не додумался.
– Боже, – сказал он. – Пусть даже освещение было самое что ни на есть наилучшее. В смысле, у «Мицукоси». Все на продажу, то есть я имею в виду, все было продано, Майкл. Надеюсь, дома о вас тоже писали?
– Понятия не имею.
– Конечно, вы же пока не возвращались домой. Маури, верно я говорю? Хироси Маури скупил всю выставку, на хрен. Не чета вашему приятелю Жан-Полю.
– Да.
– Ваш партнер, не так ли, Марлена?
До сих пор Марлена сидела на тренажере, но теперь поднялась, набросив на плечи полотенце.
– Прошу вас! – фыркнула она. – Надоело!
– Знаете, о чем я подумал, Майкл? – Он сунул мне банки, словно пришла моя очередь их держать. – Знаете, что я подумал, когда узнал про вашу выставку? Вот, подумал я, каким образом Марлена хочет вывезти бойлановского Лейбовица из страны.
