увезли.
Я в медицинской помощи не нуждался, поэтому меня проводили в отдельную комнату ожидания, зарезервированную для родственников наиболее щедрых пациентов.
Комната ожидания ничего общего не имела с игровой, где я впервые увидел Хьюго. Мебель здесь присутствовала исключительно полированного красного дерева. Стены и ковровое покрытие являли собой образчик сочетаемости приглушенного голубого с бежевым. Даже слова «У нас не курят» сияли золотыми буквами на черном фоне. Короче, все здесь было призвано компенсировать моральный ущерб лицам, имевшим неудобство оказаться в непосредственной близости от физических страданий.
Час спустя дверь открылась и вошел Айк Роуз. Над левой бровью у него красовался пластырь.
– Я в полнейшем порядке, – сказал Айк. – Пять стежков над моей бровью сделал хирург, занимающий второе место в рейтинге пластических хирургов Лос-Анджелеса. Самого лучшего хирурга мне не дали – он брошен на спасение лица вашего напарника.
– А что у него с легкими?
– Врачи говорят, у него ушиб грудной клетки, но сами легкие целы.
На моем лице отразилось облегчение, и Роуз его заметил.
– Вы очень близки с Терри, не так ли, Майк?
Я кивнул.
– Терри мой самый лучший друг. А как остальные ребята?
– Коллинзом занимается аудиолог. Его оглушило при взрыве. А вот навсегда ли это, мы еще не скоро узнаем. Гэрету Черчу делают томографию. С ним работает лучшая бригада ортопедов во всей Калифорнии.
– Как славно, что нам, слугам народа, оказывается столь квалифицированная медицинская помощь. И это исключительно благодаря вам. Спасибо, мистер Роуз.
– Это я вас должен благодарить. Вы спасли мне жизнь. Как вы догадались, что в автомобиле бомба?
– Не знаю – догадался, и все. Видите ли, в октябре прошлого года умерла моя жена: наверно, у меня на небесах теперь есть личный ангел-хранитель.
– Или вы просто чертовски хороший полицейский. Примите мои соболезнования по поводу смерти супруги.
Медсестра вкатила сервировочный столик.
– Мне очень жаль, что Терри так пострадал, – произнес Роуз, открыв бутылку минералки и залпом выпив половину. – Если бы я сразу вас послушался, а не нес бы всякий бред, Терри успел бы скрыться в доме на колесах.
– Ну зачем вы так! Хорош бред! Вы пожертвовали огромной суммой денег, чтобы спасти компанию, а эти мерзавцы у вас буквально почву из-под ног выбили. Ничего удивительного, что вы были несколько не в себе.
– Какое уж там «спасти компанию»! Не надо подозревать меня в излишнем благородстве. Я хотел спасти свою дочь, для того и деньги собрал. А когда они отказались от денег, я понял, что моя девочка остается под прицелом. Вот и взбеленился. Вы, наверно, считаете меня лицемером, но вы ведь не представляете, каково это, когда семье угрожает смертельная опасность.
«Ну, семье не семье, а безмозглому брату – да, угрожает. Киллер с прыгалками вышел на тропу войны».
– Одного не понимаю – кому понадобилось уничтожать такой сугубо американский общественный институт, как «Ламаар энтерпрайзис»? – продолжал Айк. – Когда погиб Ронни Лукас, я думал, это Дэниел Иг мстит за отца. У него по крайней мере действительно есть причина для ненависти. Ведь компания стала тем, чем стала, во многом благодаря Ларсу Игу, а с ним так обошлись.
– Если вы считаете Ига правым, почему тогда не удовлетворите его требования?
– Потому что он идиот. Миллиарда долларов – согласитесь, сумма неслыханная – Игу мало: подавай ему публичное заявление, что без его отца никакой «Ламаар энтерпрайзис» вообще бы не было. Что он, не понимает: я на такое никогда не пойду. Я имидж компании портить не собираюсь.
– Кстати, об имидже. Мне показалось, люди, взорвавшие «форд», считают, что вы, мистер Роуз, отрицательно влияете на имидж «Ламаар» как пропагандиста семейных ценностей.
– Смелее, Майк, нечего ходить вокруг да около. Они сказали, что я торгую грязью. Я сам дьявол, я аморальный тип, проповедующий секс и насилие, да еще, по последним данным, извращенец и лучший друг мафии. Помните, они сказали: «Ты поверил, что деньги нас остановят?» «Нас». Может, эти «они» – какие- нибудь поганые фундаменталисты, фанатики какие-нибудь религиозные.
– Вряд ли, – сказал я. – Очень уж они взбешены. Тут явно что-то личное. Наверняка эти люди, кем бы они ни были, связаны с вашей компанией.
– Я себе уже весь мозг своротил, – признался Айк. – По-моему, на такую жестокость способны только приспешники клана Леоне. Но, согласитесь, ни один мафиози в здравом уме не станет взрывать деньги. Я вообще не представляю, кто способен уничтожить четверть миллиарда наличных.
– А я представляю – на такое способны трое стариков, у которых денег уже и так столько, сколько им за отпущенные судьбой годы ни за что не потратить. Я говорю о корпорации «Мультипликация».
Айк похолодел.
– Боже мой, конечно! Почему я сам не додумался? Это же Кеннеди, Барбер и Лебрехт! Кеннеди, Барбер и Лебрехт!
Я прямо видел, как зашевелились его извилины.
– Вы же с ними работали, мистер Роуз. Что эти трое думали о фильмах категории «не рекомендуется детям и подросткам до семнадцати»? Как они восприняли ваше решение сотрудничать с Арабеллой Леоне?
Роуз мои вопросы проигнорировал.
– Корпорация «Мультипликация», – бормотал он. – Ламааровы прихвостни. Как я сам не догадался? Ведь «Накамичи» не просто купила компанию – это было враждебное поглощение. Дин еще пытался продажу блокировать, но оказался в меньшинстве. В качестве благородного жеста ему предоставили пожизненный контракт, но отстранили от управления. Это Дини-то! Он же только повелительное наклонение всю жизнь использовал. А шестеркам его как такой поворот не понравился! Но сделать они ничего не могли – компанией управлял я.
– Они вам хоть раз сказали, что им не по душе стиль вашего управления?
– Попробовали бы только! У них это обстоятельство было в контрактах оговорено: если, дескать, заявите, публично или в частной беседе, что вас не устраивают действия управляющего, можете сразу выметаться. Вот они и помалкивали. Правда, один раз, во время очень официального ужина, Дини напился и поведал мне, как я разрушаю его детище.
– А что его толкнуло на такой шаг? Уж не фильм ли «Рождество в кругу семьи»?
– Нет. Знаете, когда я действительно крупные перемены устраивал, Дини молчал, а тут завелся из-за такой мелочи, что и говорить смешно. Из-за «Фэмилиленда».
– Хороша мелочь. С «Фэмилиленда»-то все и началось. И что же вы такого устроили в «Фэмилиленде»?
– «Фэмилиленд» – это, можно сказать, костяк всей компании. Добрый, старый… устаревший даже местами. Но мне он всегда нравился. Я бы в жизни ничего не стал менять, но стал получать жалобы, что мы делаем ставку только на традиционные семьи. Перевожу: на гетеросексуальные семьи. А ведь в Калифорнии полно семей с альтернативным укладом; они-то и писали мне, что им, бедным, негде как следует поразвлечься. Даже сайт в Интернете создали, на котором обвиняли «Ламаар» в дискриминации. Выдумали, вообразите себе, будто наши актеры, ну те, что в мультяшных костюмах, получают инструкции не фотографироваться и вообще никак не контактировать с гомосексуалистами и лесбиянками. Первая моя мысль была: «Что за бред?» – Айк замолчал.
– А это правда?
– Когда Дин Ламаар только открыл «Фэмилиленд», он сам занимался обучением актеров, – пожал плечами Айк. – Разумеется, его личная гомофобия повлияла на этот процесс. А потом так и пошло. Наши персонажи контактируют со стандартными семьями – папа, мама, двое детишек – и избегают всех
