Затем послышался другой звук — звук резкого глухого удара, самый громкий в моей жизни.
Элиот неразборчиво буркнул и рухнул плашмя на площадку. Все произошло слишком быстро, чтобы я успела что-либо осознать. Я видела, как Элиот упал; видела, как из головы его выплеснулась кровавая радуга и запятнала пол.
Кто-то склонился над ним и размозжил ему голову. Раз, другой, третий. Каждый удар звучал глуше и мокрее.
Затем Алвин Вильямc вскочил с колен, и вот он уже у меня в квартире, втаскивает за собой Элиота.
Наконец я поняла, что происходит. Метнулась налево, к Мей, но Алвин Вильямc крикнул, чтобы я не двигалась. Захлопнул дверь ногой, и я увидела, что на нем новенькие белые кроссовки.
В правой руке Алвина была, кажется, монтировка, вся заляпанная кровью и чем-то еще.
— Не шевелитесь! Даже не думайте!
Он склонился над Элиотом и снова обрушил монтировку на его неподвижное тело. Выпрямившись, обтер инструмент ладонью, а ладонь — о штаны.
— Наника нонимасэ. Это по-японски. Означает: «Хотите выпить?» Теперь я знаю японский. Я учился!
Он переступил порог гостиной, и я вскинула руку, как с Вебером Грегстоном и цыганкой. Из моей ладони ударил фиолетовый дуговой разряд, замкнувшийся на монтировке, по которой побежали зеленые и золотые огоньки.
— Здорово! — воскликнул Вильямc, разглядывая их свечение.
Но это был просто свет, за ним не крылось никакой волшебной силы. Я вскинула другую руку. Опять ничего. Алвин сделал еще шаг. Монтировка светилась.
— Вы перестали мне писать! Я вам не нравлюсь! Я встала, потеряла равновесие, снова села. Он не сводил с меня глаз.
— Что тебе нужно, Алвин?
— Что? Мне нужно письмо! Вы должны написать мне письмо!
Вне себя от злости, он резко махнул монтировкой и зацепил торшер. Тот упал и погас. В комнате стало наполовину темнее, вдобавок подала голос Мей.
— Письмо? Хорошо, письмо так письмо. Вот, уже пишу: «Здравствуй, Алвин…»
— Нет, не так! Настоящее письмо, с марками. Из Японии. Аригато![79] На имя сегуна!
— Хорошо, Алвин, я должна взять бумагу. Бумага есть в спальне. Пройдем в спальню.
— Черт побери, как мне нужно это письмо! Почему у вас здесь нет бумаги?
В пяти футах от меня он сделал шаг к кроватке. Я повторила его движение:
— Не трогай ребенка? Ребенка только не трогай, Чили! Не смей его трогать!
Услышав это имя, Алвин явно растерялся и замер. В отчаянии я снова вскинула руку. Сработало же это с Вебером.
Опять зажегся разряд, на сей раз медленно и лениво. Над комнатой поплыла разноцветная радуга. Подняв руку, Вильямc собрал свет в ладонь. И проглотил.
Он сделал еще два шага к кроватке и теперь глядел прямо на нее. Однако я опередила Алвина и заслонила кроватку собой.
Монтировка продолжала светиться. Сквозь живот Алвина Вильямса тоже мерцал свет. Мой свет. Мое волшебство. Исчезли без остатка.
— Здравствуйте, миссис Джеймс. Помните меня? Искренне ваш, Алвин Вильямc.
Он поднял над головой светящуюся монтировку. Он хотел меня убить, так что я прыгнула как можно дальше от кроватки. Может, покончив со мной, он остановится…
Комнату сотряс грохот, словно взрыв бомбы, и на мгновение я подумала, что Алвин меня уже ударил, потому что в то же время ярко полыхнул белый свет.
Вильямc развернулся как пружина, не опуская монтировки.
Свет был повсюду, но звук стих. Только яркий белый свет и тишина.
Что-то с лязгом брякнулось о паркет. Алвин неразборчиво буркнул, дернулся и упал рядом со мной. Мертвое обезображенное лицо… Удар пришелся в самую середину, и лицо словно бы вмялось.
— Мам?
Из белого света выступил Пепси. Я потянулась к нему, но он мотнул головой. Касаться его было нельзя.
— Пепси, ты победил! Он кивнул и улыбнулся:
— Мам, это Мей? Так вот она какая…
Голос был его, только глуше и словно доносился из чудовищной дали.
Он подошел к сестре и уставился на нее сквозь прутья кроватки. Первую встречу моих детей я наблюдала на четвереньках.
Заметив Пепси, Мей вытянула ручку. Она открыла рот, закрыла и улыбнулась — по-моему, она знала, кто такой Пепси.
— Привет, Мей. Я закрыла глаза.
— Я люблю вас обоих. Пепси, Мей тебя видит. Точно знаю, она тебя видит. Я люблю вас обоих, и вот вы вместе.
Пепси вытянул мизинец и чуть-чуть не коснулся ладошки сестры.
— Мам, обещай, что всегда будешь петь ей о мышах.
— Обещаю.
Пепси ткнул пальцем в окно. Нью-йоркскую панораму сменила морда мистера Трейси. Он улыбался, как в старые добрые времена.
— Мам, всегда пой ей о мышах. И еще о паучьем клубе. Эта тоже хорошая.
В комнате вспыхнул свет. Сперва синий, как вода в бассейне, потом оранжевый, желтый, еще желтее, белый. Он стал таким ярким, что мне пришлось зажмуриться. Открыв глаза, я обнаружила, что и Пепси, и мистер Трейси бесследно исчезли.
Когда приехала полиция, я сидела в кресле с Мей на руках и монтировкой на мокрых коленях. Кровь просочилась сквозь хлопковую ночную рубашку на мои бедра. Ощущение было не из неприятных.
Алвин Вильямc сбежал из больницы два часа назад. В суматохе доктор Лейври совершенно забыл про меня. А когда вспомнил, то сразу позвонил в полицию. Но надо же было еще доехать…
Вильямc остановил такси, задушил водителя и украл его деньги, а также лапчатый лом из багажника.
Лом лапчатый. Так полицейский называл монтировку. Лом лапчатый. В кармане у Алвина остался ключ от нашей парадной. Он носился с ключом как с писаной торбой, и в больнице разрешили его оставить.
Я не позволила полицейским забрать у меня Мей или лом лапчатый. Тогда они забрали Элиота. А потом — Алвина. Но я не позволила им забрать Мей или лом лапчатый.
На вопрос, как мне удалось вырвать его у Алвина, я пожала плечами и сказала, что это не я, а Пепси.
Меня оставили в покое.[80]
Дэнни похоронил Элиота и через девять дней после происшедшего устроил переезд. Теперь мы живем на Риверсайд-драйв, откуда чуточку видать Гудзон. Дэнни смеется и говорит, что пришлось подкупить троих чиновников, — просто он хотел, чтобы я могла любоваться видом из окна.
Вчера ночью в постели он снова обнял меня и сказал, что хочет говорить со мной до конца жизни. Говорить со мной, просыпаясь, и говорить, ложась спать. А еще сказал, что мы поможем друг другу состариться.
Знаете, о чем я думала? О чем я много-много думала? Не с Пепси ли сейчас Элиот. Даже если сначала ему пришлось отправиться в Офир Пик, наверняка Пепси вызволит его оттуда. Это было бы здорово. Им будет так весело вместе.
Слов нет, чтобы выразить, как мне их не хватает.
