— Тебе когда-нибудь случалось видеть мозаику? — На лице ее появилась гримаса: найти то, что ей было нужно, оказалось нелегко.
— Да, я была в константинопольской Софии и в церкви Сан-Витале, в Равенне.
— Отлично.
Коко наконец вытащила из кармана целую пригоршню кусочков разноцветной смальты. На некоторых были отпечатаны буквы. Сделав едва уловимое движение запястьем, она разжала кулак. Плиточки рассыпались по всему столу, некоторые откатились к самому краю, но на пол не упала ни одна.
— Ты всегда таскаешь в кармане смальту?
— Только в особых случаях. Теперь составь из них какой угодно узор. Вперемешку или по цветам, как пожелаешь. — Небрежным кивком она указала на поверхность стола.
Изабелла, немного поколебавшись, внимательно оглядела все валявшиеся на столе кусочки и начала пододвигать к себе те из них, что ей приглянулись. Действовала она неторопливо и сосредоточенно. Не зная, что на сей раз затеяла Коко и чем все это могло закончиться, она руководствовалась исключительно собственным вкусом.
— Значит, как пожелаю? — на всякий случай переспросила она, не отводя взгляда от плиток.
— Да, конечно. Это не игра. Сложи их как хочешь.
Изабелла отыскала нужные буквы и сложила из них слово «перец», которое поместила в квадратную рамку из красных, синих, желтых и черных керамических осколков. И продолжала работу, выбирая, складывая, меняя разноцветные кусочки местами. Лишь однажды она подняла глаза на Коко, пытаясь по выражению ее лица определить, что у нее на уме, но бесстрастный взгляд Коко ничего не выражал.
К столику подошла Маргарет Хоф. Ей стало любопытно, что проделывает ее венская приятельница с грудой маленьких плиток, усеявших стол. Изабелла не обратила на нее внимания, и Маргарет, выразительно фыркнув, ушла за стойку. Коко молча курила и прихлебывала чай.
Изабелла закончила работу. Она принялась было считать плитки, но Коко твердо ее остановила:
— Не делай этого, не считай. Количество не имеет значения.
— Но я просто…
— Говорю же тебе, прекрати. — В голосе Коко звучала холодная уверенность.
Изабелла, негодуя в душе, что ею командуют, все же подчинилась.
— Что дальше? — спросила она, положив ладони на столешницу.
Коко кивнула:
— Положи руки на колени.
Изабелла послушалась и на этот раз, но покорность ее не была вознаграждена: против всякого ожидания ничего не произошло. Посетители неторопливо перемещались по залу бара, разговаривали, присаживались за столики, расплачивались, уходили. Кто-то затянул песню, вслед за этим из противоположного конца зала послышался взрыв смеха. Изабелла пристально следила за Коко, ловя взглядом каждый ее жест. Не предпримет ли она чего-либо? Ничего. Через некоторое время, устав ждать от Коко хоть каких-либо действий или пояснений, она переключила внимание на свой узор. Она заметила, что изумрудно-зеленый осколок мозаики, формой своей напоминавший звезду, очутился не на месте. И как это она могла положить его сюда? Найдя подходящее окружение для зеленой звезды, она вдруг поняла, что созданная ею картина весьма далека от совершенства, и принялась увлеченно передвигать другие осколки. Это занятие полностью поглотило ее, хотя все то время, пока она подталкивала пальцами то вправо, то влево элементы мозаики, ее не покидала мысль, до чего же это глупо. И вдруг Коко, про которую она и думать забыла, произнесла:
— Никто не в силах бывает оставить свой рисунок как есть, всякий норовит передвинуть один фрагмент, потом еще, и так без конца. Ты всю жизнь перемещаешь кусочки мозаики вверх и вниз, вправо и влево, пытаясь исправить общий вид картины. И порой это удается, все выглядит безупречно. Но лишь на недолгое время. Становишься старше, что-то в жизни меняется, и вот настает срок опять исправить рисунок. А потом еще раз, еще… В точности так, как ты это сейчас делаешь.
Изабелла тотчас же подняла глаза на Коко. Та сунула в рот один из неиспользованных керамических осколков и принялась жевать его. Потом подхватила пальцами второй и съела с не меньшим аппетитом. И как ни в чем не бывало продолжила пояснения:
— Существует две мозаики. Первая — жизнь, которую ты проживаешь. Когда она заканчивается, она становится частью Большой Мозаики.
— А у инопланетян есть свои мозаики? — полюбопытствовала Изабелла.
Она с трудом верила, что столь дурацкий вопрос мог сорваться с ее губ, но в глубине души надеялась услышать ответ.
— У инопланетян, у индюков, у инфузорий, у индусов. Мы можем пройти по всему алфавиту, у всех есть свои мозаики. Все то, что когда-то существовало, отправляется туда в той или иной форме. Всякий становится фрагментом Большой Мозаики.
— Но для чего она? Я имею в виду, какова цель всего этого?
— Она сама и есть конечная цель.
— Но мне от этого не легче, Коко. Получается, что все мои вопросы пока так и остались без ответа.
Коко съела еще один кусочек плитки. Она пожала плечами: мол, мне-то какое дело до твоих вопросов и сомнений? Некоторое время они просидели молча, глядя друг на друга. Тишину нарушила Коко, неожиданно спросив:
— А ты в курсе, что Винсент всегда носит в кармане маленькую красную пластмассовую ложечку?
— Как же, это ведь его талисман. Я помню, откуда она у него. Как-то летним вечером в Вене мы купили мороженое и съели его на берегу Дуная.
Коко поерзала в своем кресле, сев так, чтобы лицо Изабеллы предстало перед ней анфас.
— Хорошо ли ты помнишь тот вечер?
— Еще бы! А что?
— Помнишь, какой вкус был у мороженого?
— Мороженое было ромовое с изюмом. В центре города как раз открылся павильон.
— Почему Винсент сохранил ложку?
В голосе Изабеллы зазвучали нотки торжества:
— Он сказал, что это был один из счастливейших вечеров в его жизни.
Коко протянула руку к мозаике Изабеллы, подхватила двумя пальцами фрагмент и, держа его на ладони, протянула ей через стол:
— Ешь.
— Что?!
— Съешь его. Делай, что говорят.
Изабелла взяла квадратик и, недолго думая, сунула его в рот. И сразу ощутила изумительный вкус и аромат. Такое ни с чем не спутаешь! Ромовое, с изюмом — сладкая прохлада! Это было так неожиданно и так приятно, что она закрыла глаза, погрузившись в воспоминания, которые принадлежали ей одной.
Когда она снова их открыла, ей стало на удивление тепло, воздух наполнял аромат цветов и все вокруг заливало золотистое сияние медленно догоравшего летнего дня. Она стояла на площади, держа в руке мороженое. В двух шагах от нее Винсент вычерпывал свое мороженое из пластикового стаканчика той самой красной ложкой. Взмахнув ею, как дирижерской палочкой, он спросил:
— А теперь куда?
Она помнила, какие слова произнесет, но тем не менее слушала саму себя затаив дыхание.
— Пошли прогуляемся по городу, а потом посидим у воды. — Она отдавала себе отчет, что в теле ее в настоящий момент одновременно живут две разные Изабеллы, прежняя и нынешняя.
И в течение следующего получаса обе эти Изабеллы и Винсент Этрих неторопливо миновали центр города с его элегантными магазинами, уличными музыкантами, стайками куда-то спешивших ребятишек и никуда не торопившихся японских туристов. Все они наслаждались теплым ветерком и золотистым сиянием этого венского вечера.
Дойдя до набережной, Изабелла прежняя и нынешняя, а также Винсент уселись на зеленую скамейку и болтали ни о чем с откровенностью и доверительностью, знакомой лишь любовникам. Им было так хорошо
