вместе. Они нашли друг друга, и оба знали, что это — навсегда. Жизнь не могла преподнести им более ценного подарка, не могла быть лучше, чем в тот теплый вечер. Винсент был прав, когда сказал, что день этот стал одним из счастливейших в его жизни.
Что же до Изабеллы, то для нее это параллельное переживание одних и тех же событий, свершавшихся одновременно в прошлом и настоящем, стало подлинным откровением. Чувства ее обострились до предела. От сверхъестественного сочетания терпкой новизны и изысканного аромата воспоминаний у нее закружилась голова. Но эти обе ее жизни вовсе не конфликтовали друг с другом. Все происходило так, как если бы Изабелла вела машину по незнакомой дороге, а рядом с водителем сидела она же прежняя, хорошо помнящая и трассу, и обочины, и с радостным чувством смотрела бы по сторонам. Слушала восторженную болтовню водителя и отмечала про себя детали окружающего, которые ускользнули от ее внимания во время прошлой поездки.
Держась за руки, любовники наблюдали, как воды Дуная меняли цвет, становясь все темнее по мере того, как на землю опускался вечер. Она собиралась что-то ему сказать, но в этот миг все разом кончилось. Она снова очутилась в полутемном баре, за столиком, поверхность которого была почти сплошь усеяна плитками мозаики. Коко все так же сидела напротив.
Едва осознав, что погружение в прошлое подошло к концу и она вынырнула в настоящее, Изабелла ощутила мучительное желание вернуться обратно в Вену, в тот день, быть рядом с Винсентом. Это было похоже на возвращение к унылой яви после сказочного сна, в пространстве которого так хочется побыть хоть несколько лишних мгновений, совсем чуть-чуть, лишь бы успеть поцеловать своего возлюбленного или отведать соблазнительных яств, приготовленных специально для тебя. Смятение, разочарование, томление. Все эти чувства объяли душу Изабеллы.
— Что это было?
— Первый опыт, какой обретаешь в чистилище: приходится заново прожить свою жизнь, воспринимая ее в перспективе.
— Всю жизнь? Каждый проживает всю свою жизнь? Сколько же на это уходит времени?
— Не так уж и много, — усмехнулась Коко.
— Но ведь в жизни столько тяжелого и грустного. Переживать это заново, и как зритель, и как участник, вдвойне неприятно.
— Верно, но это также совершенно необходимо. Прежде чем поместить свою жизнь в Большую Мозаику, ее надо как следует изучить. То, что ты сейчас видела, это лишь начало долгого пути постижения того, чем была твоя жизнь и что ты сделала с ней.
— Коко, скажи, существует ли свобода воли? Я поступаю так, как мне хочется, или кто-то дергает меня за нитки? Ну, ты меня понимаешь… — Она указала пальцем на потолок.
— Насколько далеко простирается твое любопытство? Хочешь отщипнуть кусочек или съесть весь каравай целиком?
Изабелла, не задумываясь, ответила:
— Весь.
— Отлично. Смотри на стол.
Дальнейшее произошло столь стремительно, что Изабелла наверняка не успела бы ничего толком разглядеть, не подскажи ей Коко, на что именно следовало обратить внимание.
Все осколки мозаичной плитки, которые Изабелла не включила в свой узор, вдруг словно ожили и начали быстро двигаться к центру стола. В этом не было ничего пугающего, ничего зловещего — всего лишь несколько разноцветных керамических плиток неправильной формы скользили с краев стола туда, где помещался рисунок Изабеллы. Обе женщины внимательно за ними наблюдали. Изабелла обвела глазами зал и облегченно вздохнула: никто из посетителей не обращал на них, равно как и на их столик, ни малейшего внимания.
— Представь себе, — сказала Коко, — что рисунок, который ты сложила, — это твоя жизнь, какой она была до настоящего момента. Ты отобрала плитки и буквы, какие тебе приглянулись, и расположила их как тебе вздумалось. А оставшиеся — это элементы твоего будущего.
— Правда? Это в самом деле моя жизнь? — Изабелла кивнула на мозаику.
— Нет, но ты представь себе, что так оно и есть. Это вполне годится в качестве иллюстрации. Видишь, как все они теперь группируются в более сложный узор?
— Да. Кроме тех, что ты съела.
Коко взяла еще одну маленькую плитку и засунула в рот.
— Эй!
— Не кипятись. Я съела всего лишь последние пять лет твоей жизни и уверяю тебя, ты об этом нисколько не пожалеешь.
Новое большое панно, включившее в себя все без остатка кусочки смальты, вдруг поднялось в воздух и зависло в нескольких дюймах над столом. Потом оно слегка наклонилось, так, чтобы Изабелла могла видеть его все целиком.
— Вот схематичное изображение твоей жизни, как она есть. Именно такой вид она примет в последний день твоего земного существования. Люди об этом даже не подозревают. Они ведь считают свою жизнь чередой разрозненных событий — случайностей, совпадений и ошибок, которые никак между собой не связаны. Ох, как же они заблуждаются!
Мозаика все еще висела в воздухе, словно поддерживаемая невидимой силой. Обе женщины глаз с нее не спускали, что же до всех остальных, находившихся в баре, то они ее попросту не замечали.
— Но ведь у иных в жизни случаются настоящие трагедии, Коко! Ужасные несчастья, подобные удару молнии. Ребенок, которого похитили и замучили до смерти. Или замечательная женщина из Флориды, в одночасье сгоревшая от рака. Как насчет них и им подобных? Они-то не выбирали такие плитки для своей Мозаики, не составляли для себя такой рисунок. Только не говори мне, что тем не менее это был их выбор. Я тебе не поверю.
— Позволь мне сперва закончить объяснение того, о чем мы говорили, а после я отвечу на твой вопрос.
Изабелла молча кивнула.
— Итак, вот твой труд в его завершенном виде.
Коко показала на панно, приглашая Изабеллу внимательно взглянуть на него напоследок. Потом вынула из кармана перочинный нож, раскрыла его с громким щелчком и, слегка наклонившись, вонзила лезвие в самую середину мозаики. Несколько движений — и вот уже черная плитка лежала у нее на ладони.
Изабелла ничего ей на это не сказала, ожидая объяснений. Она во все глаза смотрела на отверстие, которое образовалось в середине панно. Оттуда вырывался луч ослепительного, какого-то потустороннего света, словно Коко пробила брешь в оболочке реального мира.
Если что-то, чем мы дорожим, повреждается, мы не можем отвести взгляд от этой трещины или вмятины. Первая глубокая царапина на корпусе новой машины, первая явная ложь нового любовника, отверстие в мозаичном панно на месте плитки. Мы всегда знали, что это неизбежно, но втайне верили, что сможем избежать такого несчастья, уклониться от удара, обмануть судьбу. Иногда последствия удается смягчить, но что бы ни подверглось разрушительному воздействию — вещь, отношение, чувство, — оно уже никогда не будет прежним. Никогда.
Черная плитка лежала на открытой ладони Коко.
— Представь, что вся твоя мозаика сжалась до размеров этого фрагмента. — И она указала пальцем на крупный кусок плитки, висевший в воздухе. — Он входит в состав мозаичного рисунка, он его завершает, хотя сам по себе может показаться незначительным. Пока не увидишь своими глазами, какой стала вся картина без него. Ты слушаешь?
Изабелла кивнула.
— Большая Мозаика — не смерть. Она — Бог. Кусочки смальты, образующие Его сущность, суть завершившиеся жизни. Все, какие когда-либо протекали во вселенной. Каждой отводится в Нем свое место. И без любой из них Он был бы незавершенным. — Коко протянула ей черный фрагмент. — А теперь верни его на прежнее место.
Изабелла вытянула руку и закрыла осколком зияющую пустоту:
