пустая тишина вернулась.
Но потом послышалось
Я знала, что слышу биение именно моего сердца, потому что всю жизнь страдала аритмией. Несколько лет тому назад все стало так серьезно, что мне пришлось провести целый день в больнице, где меня тщательно обследовали и сняли двадцатичетырехчасовую кардиограмму. Самый громкий звук, какой я когда-либо слышала, то и дело прекращался и возобновлялся, без всякой системы, без какого бы то ни было ритма. Может быть, он раздастся снова. А может, и нет.
– Миранда! Что это с тобой?
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы сфокусировать внимание на ее голосе и лице. Франсес стояла на лестнице несколькими ступенями выше меня. На ней был красный халат и такого же цвета домашние тапочки, отчего ее бледная как снег кожа светилась в полумраке подъезда.
– Что случилось, дорогая?
Ее голос вывел меня из ступора. Я попыталась ответить, но язык мне не повиновался. Она медленно спустилась ко мне. Подойдя вплотную, она ухватила меня под локоть.
– Я сидела у окна и видела, как ты появилась. Ждала звонка в дверь и уже стала беспокоиться.
Она помогла мне преодолеть оставшиеся ступени. Без ее помощи я вряд ли бы с этим справилась.
– Это я во всем виновата.
– Не выдумывайте, Франсес. Если только все это не ваших рук дело. – Я старалась говорить шутя, но в голосе моем невольно проскальзывали нотки жалости к себе.
– Ты не понимаешь. Все гораздо сложнее, чем тебе кажется. – Она расхаживала взад-вперед по гостиной.
Я как раз закончила свою историю. С того момента, когда я увидела на улице призрак Джеймса Стилмана, до той минуты, как услыхала на лестнице все эти немыслимые звуки. Стоило мне начать, и все вырвалось на свободу, словно дикое животное, долго томившееся в клетке. Рассказав обо всех странных происшествиях последнего времени, я почувствовала себя лучше.
Франсес выслушала меня молча и заговорила только после продолжительной паузы:
– Я знала, что ты беременна, в тот день, когда мы ездили в Крейнс-Вью. Не знаю, помнишь ли ты, как я остановилась на веранде моего дома и сказала, что хочу побыть одна, а вы оба вошли внутрь.
– Помню. Хью обратил на это внимание.
– Я не хотела, чтобы вы видели мое лицо. По нему можно было обо всем догадаться. Вот тогда я уже знала.
– Но как, Франсес? Вы разве медиум? Она покачала головой.
– Нет, но когда я в молодости жила в Румынии, то встретилась с этими людьми… Шумда нас познакомил, и они кое-чему меня научили. Тогда-то я и допустила величайшую свою ошибку: они хотели, чтобы я узнала гораздо больше, а мне это было неинтересно. Ужас. Ужас как глупо. Шумда был румын. Вырос в деревне, а для тамошних деревенских жителей практическая магия – это вовсе не из ряда вон. Да такие вещи вообще-то и не должны быть чем-то из ряда вон. Они для нас такие, потому что мы слишком уж умные, слишком уж скептики и считаем себя выше всех этих примитивных фокусов-покусов. Но иной мир
– Но я-то во все это верю. И всегда верила. Просто никогда до сих пор не сталкивалась с этим. Неужели вы и в самом деле уже тогда знали, что я беременна? Каким образом?
– По твоему запаху. И по цвету кончиков твоих пальцев.
– Чем пахнет от беременных женщин?
– Надеждой.
Я улыбнулась. На душе у меня просветлело.
– Разве можно почуять надежду? Она кивнула.
– Если знаешь как.
– А что с кончиками пальцев?
– Посмотри на них.
Я поднесла к глазам левую руку, но поначалу ничего не увидела. Потом у меня перехватило дыхание. Кончики моих пальцев стали менять цвет – теперь у них был цвет облаков в небесах. Словно свежий ветер гнал по небу перистые облачка – белые, пурпурные и красно-оранжевые. Они стремительно двигались по подушечкам моих пальцев. Цвета штормов, солнечных закатов, раннего утра. Они все вместе пролетали теперь перед моими глазами.
Наверное, от изумления я издала какой-то звук, потому что в этот миг все цвета исчезли и мои пальцы приобрели свой обычный цвет. Я некоторое время не сводила глаз со своей руки. Потом взглянула на Франсес, но уже совсем иначе, чем прежде.
