Они танцевали, плескались в воде и пели. Не прекращая играть, Хью встал на ноги и сплясал джигу у края бассейна. Мальчик подпрыгнул и бросился на руки к Шарлотте. Ее очки мелькнули в воздухе, но ей удалось грациозным и точным движением поймать их, прежде чем они успели погрузиться в воду.
Доиграв мелодию, Хью вошел в дом. Мальчик подплыл к борту бассейна и позвал его назад. Хью, не останавливаясь, помахал ему рукой. Он миновал кухню и гостиную и вышел на парадное крыльцо. Там он открыл почтовый ящик, вынул стопку писем и журналов и принялся их перебирать, остановившись, только когда нашел открытку большого формата.
На ней была фотография морского порта с белоснежными зданиями на фоне зеленых гор и ярко- голубого неба. Он перевернул открытку. Я сразу же узнала почерк. Мой.
Закончив читать, он прищелкнул языком и покачал головой.
– Самос, Самос – Он произнес это слово дважды, будто пробовал его на вкус. В выражении его лица невозможно было обмануться: облегчение. Егб нисколько не огорчало, что меня нет.
– Дорогой, почта пришла? – В комнату вошла Шарлотта, за ней следом вбежал молодой далматинец, с рычанием трепавший край розового полотенца, которое она тащила за собой. Хью показал ей мою открытку. Взглянув на нее, она подняла брови.
– Миранда?
Он без колебаний позволил ей прочитать текст. Она взяла мое послание, наклонила голову, как делают те, чьи очки слишком слабы, быстро пробежала строчки глазами и вернула открытку Хью.
– Сколько лет ты ее не видел? Восемь? Он перегнул открытку пополам.
– Девять. Это немало.
– Но она до сих пор продолжает тебе писать. – Это было утверждение, а не вопрос.
Он поднял руку и пожал плечами, словно говоря: «А что я могу поделать?»
Пес положил передние лапы ему на грудь и лениво потянулся. Хью обнял его голову и поцеловал в морду.
Шарлотта погладила собаку.
– Странно, правда? Миранда – единственная из твоих подружек, которая осталась тебе верна. Тебе столько пришлось из-за нее вынести, и вот поди ж ты, десять лет спустя она шлет тебе открытки из своих путешествий.
Вывалив изо рта язык, походивший на длинный красный ремешок, пес стал бодать лбом ногу Хью. Они засмеялись. Хью сказал:
– Великолепная дрессура, – и оттолкнул его. В комнату вбежал мальчик.
– Папа! На улице потемнело. Затмение сейчас начнется. Пошли! – Он потянул отца за руку, но того невозможно было сдвинуть с места, и мальчик один бросился прочь из комнаты.
Лицо Шарлотты посуровело, она кивнула в ту сторону, куда умчался ребенок.
– Что, если бы ты остался с ней? Его бы тогда не было на свете.
Хью протянул руку и погладил ее по щеке.
– Но я с ней не остался. Не думай об этом, дорогая.
– Я все время об этом думаю. Слава богу, что ты с нами.
– Ты победила, Шар. Только взгляни на эти ее открытки. Она так жалка.
Шарлотта приложила палец к его губам – выбирай, мол, слова.
Телевизионная картинка внезапно сменилась сценой из «Амаркорда» – любимого фильма Хью. На звук телевизора наложился какой-то другой, непонятный звук – из-за моей спины. Но спустя мгновение я его узнала – это был стук когтей по паркету.
Я обернулась – в кухню вошел молодой далматинец. Он улегся на пол и взглянул на меня. Стал вилять хвостом. Тот самый пес, которого минуту назад я видела по телевизору в доме Хью, был теперь со мной.
– Его зовут Боб.
Голоса быстро забываются, и лишь немногие мы помним до конца дней. Даже если мы потеряли тех, кому они принадлежали, целую жизнь тому назад. В дверном проеме стоял Джеймс Стилман. Но это был Джеймс, которого я не знала – всего лишь однажды видела это лицо на фотографии.
Он похудел, у него была модная короткая стрижка, возле рта намечались концентрические морщинки. Но глаза остались прежними, какими я их помнила, – плутовские глаза человека, который всегда готов отмочить какую-нибудь шутку или рассказать уморительную историю. Он небрежно прислонился к дверной
